Чем заканчиваются все дороги? (СИ)

А на народ посмотреть стоило. Публика здесь весьма отличалась от той, что ведьмак ожидал бы видеть в корчме. Не было ни угрюмых кметов, ни пыльных работяг. Ни шумных, без меры подгулявших купчин. Ни хмурых типов неопределенного вида, но явно определенных занятий. Ни дешевых шлюх. Ни солдатни, ищущей, как бы затеять скандал, а еще лучше – поножовщину. Здесь за столами сидели те, кого в Понт Ванисе, да и во всем Ковире, с легкой руки какого-то остряка называли «золотой молодежью»: богатые наследники, молодые маги, уже обзаведшиеся собственной практикой, а заодно деньгами и спесью; дорогие куртизанки, какие-то непонятные субтильные личности, разодетые так, что Лютику и не снилось… Ведьмак, ловя на себе праздно-заинтересованные взгляды, усмехнулся как можно паскудней – никому и словно бы сразу всем - и уткнулся в свое пиво. Определенно, чувствовал он себя, что называется, не в своей тарелке.

Зато Трисс, похоже, наслаждалась от души. Мило щебеча, она поздоровалась с несколькими неизвестными Геральту фанфарончиками, перекинувшись парой светских – то есть совершенно бессмысленных – фраз. И едва не заерзала от нетерпения и любопытства, дергая ведьмака за рукав, когда на сцену, наконец, начали выходить музыканты.

И, поскольку разглядывать Трисс было бы сейчас попросту неуместно, Геральт принялся разглядывать этих самых музыкантов.

Выглядели они и впрямь довольно экзотично даже для просвещенного, богатого Ковира, приютившего у себя стольких ученых, чародеев и не-людей всех мастей, бежавших от войны и от фанатиков Вечного Огня.

На сцену, где уже стояла странная конструкция, напоминавшая небольшой торговый прилавок с барабанами всех размеров и форм, вышли два эльфа, низушек и краснолюд. Словно нарочно для смеха, самый маленький – низушек с головой, зачем-то обритой наполовину, - сел к самому большому барабану. Краснолюд взял скрипку. Эльфы, тихо и сосредоточенно переговариваясь, принялись негромко перебирать струны, один – лютни, другой – какого-то неизвестного ведьмаку инструмента, с длинным грифом и странной формы декой. Трисс шепнула ему, что это какой-то невиданный зерриканский гэ’тиар. Ведьмак в ответ лишь пожал плечами и отхлебнул темного пива из кружки.

Пятым на сцену вышел кто-то тощий, похожий на богатого бездельника, в модной куртке, узких брюках и щегольских сапогах. При нем не было никакого инструмента, даже завалящей дудки или, как в свое время устал поправлять ведьмака Лютик, флейты. Тощий встал на краю сцены, соединил подушечки пальцев домиком, уткнувшись в них подбородком, и так замер.

- Чародей? – удивленно шепнула Трисс. – Надо же. Интересно…

Ведьмак поднял бровь, глядя на сцену. Это действительно было уже нечто. Чародейская братия, конечно, подчас имела странные увлечения. Но выступать с трубадурами… На одной сцене… В корчме! Это было так же странно и дико, как если бы император Нильфгаарда вышел на эту самую сцену поиграть на пресловутой дудке.

Но, в конце концов, чего только не бывает на свете.

Музыканты встали, приготовились. Несколько секунд они просто стояли, словно статуи, а в это время меж соединенных пальцев хлыщеватого чародея разгорался синий свет.

А потом низушек зачем-то несколько раз ритмично ударил друг о друга деревянными палочками, и музыканты заиграли все и разом.

Такой музыки ведьмак действительно не слышал никогда. Такого исполнения – тем более. Чародей явно с этой музыкой что-то делал, и она была повсюду, будто рождаясь сама по себе, из воздуха, проникая в самое нутро и резонируя в грудной клетке. Она была такая громкая, что разговаривать стало невозможно – пришлось бы кричать друг другу на ухо. У нее был странный ритм и не менее странная мелодия. Но, глядя на то, как сверкали глаза Трисс, как на лицах тех, кто сидел за другими столами, проносилось одобрение и какая-то странная эйфория, ведьмак даже подумал, что дело тут отнюдь не в одной лишь в громкости. Он стал вглядываться в чародея на сцене, пытаясь понять, что же именно тот делает, и насколько же все это ему, ведьмаку, не нравится.

И тут на сцену вышла женщина. Она была совсем не похожа на всех известных Геральту представителей Лютиковой братии - веселых, развязных, бойких и разодетых, как попугаи. Эта же была серо-черная, сдержанная; вся ее одежда, к тому же, имела весьма странный, чуть мешковатый крой, не выставляющий напоказ ни талии, ни груди, ничего вообще, кроме стройных лодыжек. Единственным ярким пятном в ее костюме был желто-оранжевый шарф, небрежно и свободно намотанный на шею – никаких фантазийных бантов, ничего. При этом держалась женщина со спокойным достоинством, словно не в корчме на сцену вышла веселить народ, а спустилась по парадной лестнице в зал королевской аудиенции… Она приветливо и вместе с тем величественно улыбнулась всем - и одновременно никому, и запела.

Голос ее, усиленный магией, действительно был невероятен. Он сметал все на своем пути. Он был как потоп, как горная река. Он завораживал и заставлял замирать.