Чем заканчиваются все дороги? (СИ)

- Я бежала из-под Новиграда с театром дядюшки Ге. И поначалу, надо сказать, все шло довольно неплохо. Дядюшка сразу, еще тогда, сказал, что нужно хоть правдами-неправдами, а добираться в Ковир. Дескать, это последнее место на Севере, где можно еще немного пожить спокойно, пусть не в тепле – так хоть в сытости. Вот мы и двинулись… Пару представлений, даже успешных, дали в каких-то городках, в каких именно - я теперь уже и не помню. Денег было, конечно, кот наплакал – но с голоду помереть нам не грозило, и лошадям фуража, помню, закупили очень выгодно… Только, как всегда оно бывает, в один прекрасный момент что-то пошло не так, - Алиса нехорошо, нервно усмехнулась, вертя в руках бокал за тонкую ножку. – Взяли нас бандиты. Выскочили словно из ниоткуда; половину сразу перебили, другую половину согнали, как скот, связали попарно. Повозки наши перетряхнули, все обшарили. Женщин, - она сглотнула, - ну, сами понимаете, в общем. Тут же, что называется, не отходя от кассы, как у меня на родине говорят. Меня тоже было потащили уже… А я как в тумане; словно отключилось во мне что-то. Головой понимаю, что именно сейчас со мной будет, и что камушки Иорветовы сейчас бандитам этим достанутся… А сама словно каменная. Не ору, не вырываюсь; только ноги словно бы ватные. И тут атаман ихний на меня пальцем показывает: а ну, говорит, эту оставить; она все равно из них самая старая, вот пускай песенки свои нам вечером споет – а там и потешитесь, мол. Еще добавил: надо мол, как культурные люди быть! А после вас, чертей, какая в ней культура останется? Идите, мол, других валяйте, мало вам, что ли… И мне такой: я, мол, человек культурный, знаю, что трубадуру нужен второй музыкант, от того музыка звончей бренчит, и вообще, так что, говорит, выбирай, кого в напарники возьмешь на сегодняшнюю нашу гулянку. Я, как в тумане, на дядюшку Ге указала… - Алиса сидела бледная, с горящими нездоровым огнем глазами. Слова выходили из нее будто сами собой, без ее участия. – Притащили они нас в свой не то схрон, не то трактир – в лесу где-то, в стороне от тракта. Вытолкали нас с дядюшкой на середину и говорят: пойте! Ну, мы пели, что ж. Мне теперь кажется – я в жизни так не пела больше, ни до, ни после. На что надеялась – сама до сих пор не пойму; но жить вдруг очень захотелось. Так хотелось жить, знаете ли… - она замялась, вздохнула. Налила себе еще вина. – Атаман мне говорит: молодец, баба, складно поешь! Пожалуй, придется тебе погостить у нас подольше… А у меня одна мысль в голове бьется: карманы-то мои они так и не проверили! Видать, и в голову им не вскочило, что у трубадуров может быть что-то более ценное при себе, чем пара оренов да торбы с овсом, да барахло, да тряпки… В общем, заперли нас с дядюшкой в сарае каком-то. Где все остальные наши были в то время – не знаю. Подозреваю, что уже на том свете… Мы с дядюшкой прямо на земляной пол повалились, и слова друг другу сказать не можем. Потому что по всему видать: а чего говорить-то? Только ждать, когда они нами натешатся: в следующую ночь, или через неделю, или через месяц… И вдруг – слышим: крики, шум, треск, лязг, всполохи какие-то… Я не сразу поняла, что это на наших разбойничков кто-то еще напал. А потом сообразила. Трясу дядюшку Ге за плечо: очнись, мол, вот он, наш шанс единственный! А он… - тут голос ее дрогнул, - он… не отзывается. И не дышит уже, - она замолчала, силясь справиться с волнением и вновь переживаемым ужасом, а затем продолжала:

- Кто его знает, что с ним случилось. Я думаю – попросту сердце не выдержало… Но тогда – я даже осознать не успела, как и что, вдруг бац! – дверь сарая хлопнула, и кто-то в темноте падает рядом со мной, и дышит, дышит так, знаете ли… Я его трясу, толкаю – ты кто, говорю, кто ты такой и чего тебе надо? А он только молчит, скулит что-то невнятное и ко мне жмется. Совсем, видимо, от страха одурел. И тут дверь с петель разом долой, и входят двое с факелами – в доспехах и одетые явно по форме… С орлами реданскими на груди. Подозреваю теперь, что это какого-то барона местного люди были, который хоть какой-то порядок на своей земле пытался сохранить. Входят они и говорят нам: кто такие, мол? Тут я в свете факелов и рассмотрела, кто под моим боком жмется… Эльф из этой шайки, что нас взяла. Мальчишка совсем, даже тогда мне сразу видно было. Глаза от ужаса на пол-лица и совершенно бессмысленные, только одно в них: умоляю!.. умоляю!.. И тут, - Алиса вздохнула, - сама до сих пор не знаю, почему я это сделала? Уж точно не мне жалеть ведь его было!.. В общем, сама не знаю, почему, но говорю этим задоспешенным: трубадуры мы, говорю, из бродячего театра. Нас утром в плен захватили. Они посмотрели на нас и так, и эдак. Видно было – сомневаются. Но – видимо, не судьба нам тогда умереть была. Я сама до сих пор не верю; но махнули на нас рукой и говорят: валите, мол, трубадуры, отсюда на все четыре стороны, вы свободны, слава Редании. Что, дескать, с вас взять… Ну, мы и побежали.

- С этим эльфом? – зачем-то спросила Трисс.