Через год в это же время

– Мне так стыдно, что тебе пришлось это увидеть, – сказал Квинн, прижимая ладонь ко лбу.

– Что именно? То, что ты напиваешься в офисе или что назначаешь свидания?

– И то и другое.

Он состроил смущенную гримасу. Минни ждала, что Квинн продолжит тему, но он просто откусил солидный кусок от булочки с беконом.

– А как дела у твоей матушки? – спросила она.

Квинн помолчал, жуя.

– Нормально.

– Ты не любишь говорить о ней.

– Меня очень давно никто о ней не спрашивал.

– А мне бы хотелось узнать о ней побольше, – мягко произнесла Минни, глядя на Квинна через край стаканчика с кофе. – Ты упоминал, что она с трудом с чем-то справляется.

Квинн надул щеки, громко выдыхая. Поставил стакан на траву и принялся растирать запястье.

– Ладно, хорошо, краткая версия: она страдает от тревожных состояний. Иногда ей трудно выходить из дому. Пока я был маленьким, все обстояло не так плохо, но, когда ушел отец, все стало в десять раз хуже. – Квинн уставился на свои руки.

– Прости, но это звучит как-то… Она с кем-нибудь встречается? У вас есть человек, который помогает за ней присматривать? – осторожно спросила Минни.

– Она встречается со своим доктором. Раньше я оплачивал доставку продуктов, но в итоге она восстала против этого. У нее то взлеты, то падения. А когда у нее упадок, она никого не хочет видеть, кроме меня.

– Это, должно быть, тяжело, – заметила Минни, – то, что она так на тебя полагается.

Квинн провел ладонью по волосам, потом сел прямее и прижал колени к груди:

– Хватит обо мне. – Он снова взял свой кофе. – Уверен, это слишком скучно. У людей бывают проблемы и посерьезнее.

Минни наблюдала за ним, ожидая, когда он снова на нее посмотрит.

– Вряд ли тяжесть чужих проблем делает твои собственные легче.

Квинн помолчал, глядя на траву между ними.

– Наверное, для меня труднее всего то, что иной раз я чувствую, что просто позволяю ей быть пленницей. Я выполняю ее поручения, заказываю для нее покупки, занимаюсь всем, в чем она нуждается. А ее постоянно тревожит безопасность дома, ей кажется, что замки сломались, или чудится, что кто-то бродит по саду. И каждый раз я спешу все проверить, просто чтобы успокоить ее. – Квинн сдвинул брови и уставился на пустой стакан. – Как-то раз я не пришел, когда она позвонила. Просто сказал: «Нет, выйди из дому и сама дойди до аптеки, там же всего три минуты хода!» – Квинн помолчал. – И с меня этого довольно.

– Это вполне понятно, – кивнула Минни.

– У нее случилась жуткая паническая атака, она упала с лестницы, вывихнула лодыжку. Уборщица нашла ее на следующее утро там, на полу. Боже, почему я все это тебе рассказываю?

– Потому что я спросила. – Минни осторожно коснулась его плеча.

– Какое чудовище могло оставить ее в доме одну без лекарств, при ее-то агорафобии? – Квинн наконец повернулся и посмотрел на Минни полными боли глазами.

– Просто человек, который испробовал уже все и не знал, что еще предпринять.

Этот уверенный в себе, крепко стоящий на ногах парень внезапно стал похож на того, кто отчаянно нуждается в объятии, но Минни не осмелилась на такое.

– А хуже всего то, что я уже не в силах сочувствовать. Я знаю, что она не может с этим справиться, но часть меня думает: «Ну же, ты лишь попытайся, сделай шаг!» Это способ лечения страдающих агорафобией: они делают маленькие шажки навстречу своему страху, открывают дверь, выходят на улицу, проходят один квартал. Дети ведь учатся ходить понемногу, и мы каждый день видим прогресс. Она и пыталась раньше… Несколько лет назад все было не настолько плохо. А теперь она как будто и не хочет делать попыток. Она сдалась, а я ей позволил.

Минни помолчала, всматриваясь в него. Она не знала, что тут можно сказать, и потому они оба молчали. Но это не было неловким молчанием; это было дружеское молчание, когда не нужно что-то говорить, чтобы поддерживать связь.

Они покончили с завтраком и поднялись на Парламентский холм, чтобы посмотреть на Лондон, а потом вернулись к станции. Минни искоса поглядывала на Квинна, когда они проходили мимо кафе и магазинов у станции метро «Хэмпстед-Хит». Тема здоровья его матери явно оказалась намного тяжелее для Квинна, чем Минни могла себе представить. И почему ее первое впечатление о Квинне было таким неверным? Тот человек, каким она его считала, должен был жить легко, но в его жизни определенно не было ничего легкого. Минни всегда думала о своем детстве и юности с чувством сожаления. Она сожалела о том, что у нее не сложились более близкие отношения с матерью. Она сожалела о том, что все воспринимала как постоянное сражение с родителями – сражение за то, чтобы уйти, сражение за то, чтобы остаться, сражение за то, чтобы быть услышанной. И вот получалось, что, наверное, каждому было на что пожаловаться, если речь заходила о семье… но ее мать, по крайней мере, была способна выходить из дому.

Когда они дошли до станции, Минни с надеждой во взгляде повернулась к Квинну. Ей не хотелось, чтобы это утро закончилось вот так.

– И чем ты теперь займешься? – спросила она, поправляя спутавшиеся волосы.