Через пропасть в два прыжка

Мужчина, похоже, не слышал или не хотел внимать дилетантским, по его мнению, замечаниям.

— Что же касается мужчин… — Он сделал значительную паузу. — Прошу любить и жаловать!

На барьерную доску легли сразу три карточки — две светлые, а одна темная и глянцевитая.

— Егор Силыч! — воскликнул Вашко, вглядываясь в снимок мужчины средних лет с тонкими чертами лица и без знакомой лопатообразной бороды. — Ничего не понимаю. Он говорил, что живет в другом месте, мол, Тушков подвозил его, но только до центра.

— Разрешите, — кадровик поднял на лоб очки и «невооруженным», подслеповатым взглядом принялся изучать обратную сторону карточки, испещренную чернильными записями. — Панчин Егор Силыч… Нет, ошибки быть не должно — раз здесь записано, значит так оно и есть. Котельническая набережная… Это высотка, где «Иллюзион». Ошибки быть не может. Знаете что, вы пока смотрите эти карточки, а я проверю по анкете. — Он обогнул стол и прошел в комнату за железной дверью: до Вашко донеслось хлопанье дверей сейфов.

С двух других карточек на Вашко смотрели абсолютно незнакомые молодые люди. Оба выпускники института международных отношений, оба со знанием иностранных языков. Судя по записям в графе «место работы», один из них был атташе в одной из латиноамериканских стран, второй — служил советником в Африке. Это явно не имело отношения к делу.

«Как же я про него забыл… Ах, дорогой друг, Панчин! А ведь мы с тобой обговаривались о встрече. Неужели?» — Вашко до такой степени погрузился в оцепенение, что очнулся лишь тогда, когда догоревшая до самого фильтра сигарета начала жечь ноготь.

— Все точно, он живет именно там, — гордо произнес кадровик, аккуратно прикрывая за собой дверь бронированной комнаты. — Вы с ним уже встречались? Такой основательный мужчина, примерно наших с вами лет — если не изменяет память, с бородкой. Хотите, можем проверить — на работе он или нет?

— У вас найдется местечко для беседы?

— Нет проблем. Вызвать?

— Только по какому-нибудь вашему вопросу, например, уточнить семейное положение.

— Понял! — кадровик с готовностью снял трубку телефона и голосом, не терпящим никаких возражений, с богатыми командирскими интонациями, обратился к собеседнику. — Михалыч, есть у тебя такой — Панчин? Да, да, Егор Силыч… Дай команду скоренько спуститься к нам — анкетка у него старенькая, пора бы кое-что уточнить. — Вернув трубку на телефон, он обернулся к Вашко, старательно списывающему в блокнот данные карточки.

— Он что-то совершил?

Вашко пожал плечами:

— Пока ничего определенного.

— Служебная тайна, — с пониманием заметил кадровик. — Ну-ну…

Кабинет, куда кадровик провел Вашко, кроме стола, двух стульев и телефонного аппарата больше ничего не имел. Здесь стояла такая же баночка, полная пепла и окурков. Вашко протер ладонью поверхность стола и положил перед собой карточку Панчина. Раз дело принимало такой оборот, надо было переписать все: год и место рождения, прежние места службы, состав семьи. Жену Егора Силыча звали Еленой Федоровной. Она была примерно одних лет с Панчиным, а дочери, судя по дате рождения, перевалило за сорок.

Черный, допотопного вида телефон внезапно звякнул. Иосиф Петрович поднял донельзя тяжелую трубку.

— Алло, вы слушаете, — голос кадровика смущенно замирал. — Маленькая незадача…

— В командировке? — напрягся Вашко.

— Куда проще — четвертый день на больничном. Лежит дома.

— Спасибо, — Вашко встал и начал рассовывать записи по карманам.

Примерно через полчаса он уже стоял перед высотным, увенчанным звездой на шпиле, зданием. Лифт, исцарапанный и исписанный пацанами, медленно, с покряхтыванием, тянул вверх. За остекленными дверьми проскакивали этажи и, казалось, им не будет конца. Но вот, стукнув шарнирами подвесок, лифт дернулся и остановился.

Звонок не работал, и Вашко пришлось долго стучать кулаком в коричневый дермантин двери. Изнутри послышались неспешные шаги и сухое покашливание.

— Вы к кому? — на пороге стояла полноватая средних лет женщина.

— Егор Силыч, — произнес Вашко, и женщина, тотчас потеряв к пришедшему интерес, крикнула, пропуская гостя вперед: «Папа, к тебе пришли».

— Кто там? — шаркая стоптанными тапочками, в прихожую вышел Панчин. Горло его было обмотано старым шарфом, очки висели на кончике носа, в руках он держал развернутую газету.

— А, это вы… — разочарованно протянул он. — Чем обязан?

— Извините, есть несколько вопросов. Разрешите пройти?

— Да. Я сейчас оденусь, — по-прежнему не слишком доброжелательно произнес Панчин и закашлялся.

— Я могу от вас позвонить? — Вашко нерешительно подошел к тумбочке с телефоном, стоящей в прихожей.

Ответил не Панчин, а его дочка:

— Ради бога.

Телефон Лапочкина откликнулся сразу:

— Привет, шеф! Все сделано, как просили. Пациент наш. Попросил бумагу — сейчас пишет. Листов десять измарал. В принципе ничего нового, но про машину и деньги — как говорил.

— Корнеева не объявлялась?

— Я сам звонил. Говорит, что еще раз ходила, но ничего нового. Уже успокоилась.

— Не надо бы ей сейчас проявлять инициативу — поговори с ней.

— Как ее уговоришь! Уже поздно — звонила во Внешторг, подняла там панику.