Через сердце

— Русалочка наша держалась молодцом! Что греха таить, напоило ее озеро своей водичкой более чем досыта. Плохо ей было, сами понимаете… Н-но! С характером оказалась девушка! Плачет, дрожит вся, а сама пяточкой-то бьет по палубе, требует, чтобы мы не смотрели на нее. Вот она какая, наша Светочка. Самолюбие, у-у-у!.. Так мы и смотрели всю дорогу — кто на небо, кто на берег, кто в воду, ха-ха!

Светка смущенно прятала лицо за спиной Юры. Капитан развернул закатанный в трубку лист ватманской бумаги.

— Вот я соорудил для Светочки плакатик. На память о событии, так сказать… девятого числа было дело.

Разбросанные, с кляксовидными потеками буквы складывались в строку: «Помни — 9!»

Девятка была сделана из спасательного круга — из круглой его рамки выглядывала голова пловца с ослепительной улыбкой Юры. Вокруг в зеленых волнах резвились хвостатые существа. Рыбьи их головы почему-то были наделены однообразными улыбками.

Художнику благодушно похлопали, а плакат повесили над кроватью Светки.

И тут попросил слова Иннокентий Васильевич. Все притихли.

— Прошу прощения, — сказал он, — я признаю себя человеком сухопутным и не знаю, что такое галсы и шкоты. Но догадываюсь, что дело это нешуточное и небезопасное. В связи с чем напрашиваются у меня недоуменные вопросы. Вот вы все оказались на большой глубине и далеко от берега. Почему вы, как старший, не запретили… ну, не отговорили, не отсоветовали сей неопытной в навигациях делах отроковице (он снова погрозил пальцем Светке) идти на столь опасный риск? Далее: вы сказали, что сами привязывали трос, да еще буксирным узлом. Давало ли это полную гарантию того, что трос не отвяжется? Как же так получилось?..

Иннокентий Васильевич говорил об этом не строго, даже как бы шутливо, но все виновато замолчали.

Растерянно заморгав глазами, Капитан поднялся.

— Каюсь, — сказал он, — надо было штыком со шлагами вязать — этот не развязался бы. Каюсь!

Капитан приложил руку к сердцу и слегка наклонил голову в сторону Светки.

Закрасневшись, вскочила Светка:

— Дядя Кеша, во всем, что случилось, виновата я сама. Ни старших, ни младших там у нас не было, я сама за себя отвечаю.

Ишь ты какая! — даже бровки нетерпеливо сдвинула племянница.

Тут и тетя Лара решила вмешаться:

— В самом деле, зачем спрашивать объяснений, если все кончилось хорошо? Здесь не трибунал, и мы никого не судим. Напрасно ты, Кеша…

— Ну, а если бы не все кончилось хорошо?.. — медленно и негромко, но очень внятно произнес Иннокентий Васильевич.

Он отошел в угол и стал внимательно разглядывать подаренный капитаном плакат: почему-то рыбьи улыбки казались ему двусмысленными и неприятными.

Он обернулся к сестре и сказал тихо:

— Можно ли поощрять подобное легкомыслие? Ведь речь шла о жизни Светки, пойми ты!

— Ну и что? Жизнь спасена, все радуются. Ты один хочешь испортить всем настроение. Ты становишься брюзгой, Кеша!..

Никто не слышал этого разговора. Но Иннокентий Васильевич вдруг почувствовал себя чужим и лишним здесь. В самом деле, как будет воспринято его критическое выступление? Брюзгой и сочтут, не иначе!..

Чаепитие закончилось, все поднялись с мест и подходили к Юре, чтобы еще раз пожать герою руку.

Воспользовавшись возникшей в тесноте зальцы суетой, Иннокентий Васильевич вышел на крыльцо. Он прислушался, — кажется, никто не заметил его ухода.

В распахнутые окна на улицу доносило веселые голоса. Он вышел за калитку и не торопясь двинулся к дому.

— Дачники гуляют, — услышал он в темноте тихий женский разговор, — видно, невесту сговаривать пришли.

«В самом деле, не взбрела бы такая фантазия тетке Ларисе», — подумал Иннокентий Васильевич.

У ворот дома на скамеечке сидел Илья.

— Не спится? — остановился Иннокентий Васильевич. — Ну, посидим, посумерничаем.

— Вы из гостей? На всю улицу шум, даже здесь слыхать.

— Я от этого и сбежал. Такое славословие развели! Тетка Лариса даже увенчала Юру званием героя. Я пытался несколько охладить восторги. Ведь этакая безответственность: никто и не вспомнит, что чуть не утонула девчонка! Но куда там, даже слушать не стали. Как-то я почувствовал себя не на месте на этом празднике. А ты почему не пошел?

— По правде сказать, боялся…

Иннокентий Васильевич вспомнил рассказ Капитана: «Мы с Илюшенькой пык да мык…» — и пробежавшую по всем лицам насмешливую улыбку.

— Оказывается, ты тоже бросился спасать Светку? И молчишь!

— Глупо получилось! Плаваю я по-деревенски, как в детстве научился. Вышла пустая демонстрация, даже смешно!..

— Ну, это как посмотреть на дело! По-моему, ничего смешного нет. Молодец!.. Чего ж ты боялся?

— Боялся, что не выдержу и наговорю неприятных вещей. Даже очень неприятных!

— А что такое? В чем дело?

— Ох, не знаю, говорить ли? Может, лучше помолчать?.. Скверно у меня на душе, Иннокентий Васильевич!

— Давай, давай, говори!

— Все это ложь! Никакого подвига не было! Я сам видел, как Юрий отвязал трос. А потом бросился спасать Светку. Это подлость, по-моему, а не геройство. Ведь Светка чуть не утонула. А могла и утонуть…

— Ты не выдумываешь? — стиснул его плечо Иннокентий Васильевич. — Точно видел? Может, показалось, Илья?..