Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

Если хрущевское наступление на Запад носило преимущественно политический характер, хотя и опиралось на рост советских вооружений, мероприятия в Китае по созданию «народных коммун» и их милитаризации, по реорганизации армии и ее оснащению современным вооружением свидетельствовали о решимости Мао начать третью мировую войну. Это привело к новым расхождениям между высшими руководителями Китая и СССР. Хрущев отправился в Китай непосредственно после своего широко разрекламированного визита в США, во время которого был совершен известный прорыв в улучшении советско-американских отношений. Мао этим визитом Хрущева был крайне недоволен. Для Хрущева речь шла о борьбе против ориентации на военные конфликты, для Мао – о подготовке страны к возможным длительным войнам. При этом внутренняя и внешняя политика китайского диктатора увязывалась воедино – подчеркивалась ее агрессивно-военная доминанта:

«Коммунистическая партия Китая – наиболее милитаризованная из компартий мира. Ее породил Мао в армии, вокруг политотделов и фронтовых чека в перерывах между боевыми схватками. Она с первых шагов была воспитана в нравах армейско-чекистского неуважения к человеку, – в настроениях безграничной веры в творческую силу насилия. За одну осень эта военизированная партия, при прямой и активной помощи армии, загнала 500 миллионов крестьян не в колхозы российского типа, а в коммуны, – без индивидуальных кухонь, без отдельных домов, с общими казармами, даже с регулируемыми встречами жен с мужьями, но зато с ежедневной военной муштровкой»[820].

Хрущев же, как доказывалось теперь, начал борьбу против Мао на территории Мао, обратившись через его голову к тем китайским коммунистам, которые, вполне возможно, склонны были бы поддержать его внешнюю политику. Происходила своеобразная легализация борьбы внутри коммунистического лагеря по вопросам внешней политики, что являлось фактором огромного значения. Этот мотив был в статье основным, хотя в ней и содержалось предостережение против преувеличения результатов начавшегося конфликта.

Николаевский полагал, и оказался в этом не прав, что СССР и Китай никогда не пойдут на разрыв, однако открытая борьба двух внешнеполитических линий казалась ему несомненной. Осознав, что допустил ошибку, Николаевский в последующие годы почти не касался китайско-советской конфронтации, лишь походя упоминал о ней. Единственным случаем, когда китайская тематика вновь вышла на первый план, причем в весьма своеобразной форме, была статья о значении китайского фактора для хрущевской внутренней политики (эта работа была названа «Хрущев и «внутренние китайцы»). В ней делался вывод, что разрыв с Китаем осуществляется Хрущевым прежде всего в связи с вопросом о войне: дружба с Китаем требует войны; сотрудничество с Западом от войны уводит. В этой связи и ставился вопрос о «внутренних китайцах» – по аналогии с «внутренними турками». Этот термин был изобретен H.A. Добролюбовым применительно к роману Тургенева «Отцы и дети». Программа русских Инсаровых, согласно критику, была сложна: им предстояла борьба с игом «внутренних турок» – крепостников-консерваторов, правительства, занимавшего половинчатую позицию, колебавшегося между консерваторами и либералами, и даже либеральных партий как славянофильского, так и западнического уклона. «Внутренними китайцами» Николаевский именовал всех тех, кто тяготел к крайним методам тоталитарного господства, несмотря на изменившиеся условия, кто стремился «ломать хозяйственную жизнь страны методами элементарного внехозяйственного насилия»[821].

Николаевский в то же время отлично понимал, что сохранение в СССР тоталитарной системы, хотя и вступившей в период кризиса, вынужденной считаться во имя собственного выживания с новыми мировыми реалиями, прежде всего с наступлением термоядерной эпохи, предопределяло не только шаги навстречу сотрудничеству со странами западного мира, но и отступления от этого курса, связанные как с внутренним соотношением сил в кремлевских кулуарах и кабинетах, так и с двойственной природой самого Хрущева – в прошлом сталиниста, в настоящем – энергичного, хотя и непоследовательного критика «культа личности».