Черная дюжина. Общество смелых

Мы ушли в центральный вестибюль. Там, в окружении наших ребят и офицеров Макашова, стоял наш пятнадцатилетний боец Данила и показывал матерчатую сумку. Оказалось, что Данила шнырял по верхним этажам в поисках еды и попал под обстрел танковых пушек. Разрывом его швырнуло по коридору, осколок снаряда пробил сумку и лежащую в ней буханку бородинского хлеба. Данила рассказывал, что вниз он бежал через обстреливаемые этажи, где лежит много убитых — большинство безоружных людей поднялось на верхние этажи, более безопасные при автоматном и пулеметном обстреле.

Много позже, видя, как с экрана телевизора пучил глаза Павел Грачев, рассказывая о нескольких болванках, отстрелянных его танкистами по пустым этажам, я вспоминал рассказ Данилы, пробитую сумку, запах горелого хлеба из дыры в буханке… Паша, Паша! Истинный герой ельцинской России!

…Где-то в районе 13.00 стрельба стихла, забегали по площади парламентеры, было достигнуто соглашение о выносе раненых, выводе из Белого дома женщин и подростков. В числе раненых был эвакуирован и наш А. Буданов, с раздробленной пулей стопой. Сашу, офицера флота, из городской больницы отправили в госпиталь Бурденко, где только что оркестр не выстроили в приемное отделение — его поместили в отдельную палату с персональным медицинским постом, к нему с визитом поднялся сам начальник госпиталя, который не всякого маршала удостаивал подобным вниманием.

Во время затишья в здание перебежками переместились штурмовые группы ОМОНа, и, начавшись с коротких перестрелок у завалов на этажах, пальба вспыхнула вновь. Мы уже хорошо изучили безопасные места и, оставив посты автоматчиков на входах, лежали и сидели на полу внутренних помещений, развлекаясь прослушкой переговоров милиции, используя захваченные у мэрии рации с милицейских машин. Особенно умиляла трогательная забота о нас: «чернорубашечников» было приказано живыми не выпускать, хотя, впрочем, другие милицейские чины заботились обо всех — рекомендовали подчиненным не оставлять свидетелей. Мы иногда вклинивались в разговоры, вызывая матерную истерику у этих добрых людей.

Я старался чаще уходить на посты — атмосфера в штабе угнетала, невольно завидовал выдержке Баркашова, приросшего к стулу в коридоре. Паника исходила в основном из кабинета Руцкого, где он на весь коридор кричал по радиотелефону то одному, то другому собеседнику, что здесь бойня, что всех убьют, требовал звонить в посольства и в газеты.

Хасбулатов, сидевший за столом в белом плаще и сам бледный, как плащ, молчал, курил, ни во что не вмешивался, лишь изредка обменивался короткими фразами с чеченцами из охраны.

Изредка по штабу Колобком из сказки прокатывался неуемный толстячок в черном плаще и эхо разносило по гулким коридорам чудесные новости о восставших рабочих Голицына, заправляющихся бомбардировщиках дальней авиации, подходящих с боями курсантах военных академий и училищ, решивших, наконец, пнуть узурпатора. Не хватало в его оптимизме разве что крейсеров братской Кореи на рейде Москвы-реки и десанта с воздуха ангольских парашютистов.

Других руководителей ВС я просто не видел. Но застал в штабе два события, решивших судьбу обороны, — визит К. Илюмжинова и прибытие парламентеров «Альфы».

Аушев и Илюмжинов появились на этаже после криков и выстрелов внизу. Услышав топот по лестнице, я вытянул из кармана ПМ (автомат к тому времени я оставил ребятам на одном из постов) и побежал к двери вниз с бойцами охраны.

Вверх бежали люди, передний махал палкой с какой-то белой тряпкой и кричал: «Не стреляйте! Президенты Аушев и Илюмжинов на переговоры!»

Охранник Илюмжинова, наголо выбритый квадратный калмык, ругался:

— Менты, суки, в спину стреляли! Мы про мир говорить пришли!

Президенты прошли к Руцкому, туда же пришел и Хасбулатов, двери закрыли. Я пошел на посты — сообщить новость ребятам. Навстречу по дороге попалась группа офицеров Макашова, сопровождавшая двух спецназовцев в защитной песочной форме и шлемах с поднятым забралом.

— «Альфа» на переговоры, — шепнул мне на ходу знакомый офицер в ответ на мой вопросительный кивок.

Мы курили, сидя на лестнице перед завалом кабинетного хлама, когда прибежал наш постоянный связной Кремлев:

— Мужики, все, выходим! Сейчас «Альфа» сделает проход, и быстро выходим вместе с толпой. Петрович приказал спороть шевроны, снять значки, портупеи, а еще лучше переодеться во что-нибудь, кто в форме — менты нас разорвут, как обещали! Оружие на выходе складывать на пол.

Возражений не было, более того, ребята оживились, а стоящий рядом Лешка Кочетков, главный редактор газеты «Русский Порядок», улыбался:

— А я уже думал, что хана нам из-за этих пидоров!

Но в другом конце здания, где бойцы весь день перестреливались и переругивались с умерившими свой пыл десантниками, Коле не поверили и потребовали, чтобы пришел я или Баркашов. Пришлось пойти и объяснить, что сейчас под гарантии сохранения жизни выйдут руководители ВС, и что мы тогда будем оборонять? Горящее здание и витающий в дыму призрак неудавшейся революции?..