Черная дюжина. Общество смелых

— Вначале у нас возникли разногласия по поводу ведения агитации и пропаганды. Васильев хотел, чтобы пропаганда велась газетой, это большой формат, довольно много листов, и соответственно малый тираж. А время-то требовало уже более масштабной агитации. Я настаивал на том, что должны быть листовки и выпускать по темам, большой тираж, с долгоиграющей темой. Под каждую тему большой тираж. Потом возникли разногласия по форме и содержанию пропаганды. В газете соответственно писались длинные статьи, в большинстве про преимущества дореволюционной России. Исключительно в монархическом ключе. На что я возражал: во-первых, статьи слишком длинные и занудные, и среднестатистический человек читать не будет. Во-вторых, я указывал на то, что мы и так хорошо продвигаем идею монархии, но чрезмерная поспешность может приводить к обратному, так как люди готовы принимать это только в определенных порциях и вместе с антисемитизмом и национализмом.

Ну, представь: совок, 1989 год, а совку говорят: вы жили и родились в говне. Очень «умная» пропаганда своих идей. К тому же я считал, что мы можем сработать на масонов, если будем спешить. То есть Дима усмотрел, что я хочу отойти от монархизма, а я ему пояснял, что наши возможности меньшие, чем у наших противников, и они перехватят тему. В общем, так и вышло. Чуть позже жидки, Чубайс перехватили тему с цареубийством, обманув всю страну якобы найденными совсем в другом месте мощами (останками). И под это натурализовали в РФ кирилловичей — Машу и Гошу. Но в любом случае я опирался на ситуацию, вместо увеличения наших рядов происходила консервация. То есть рост численности становился малозначительным. А при этом и контингент не шибко радовал. В результате как-то самой собой сложилось, что мне нужно было выходить или «двигать» Васильева. Но двигать я его не хотел. Устраивать «расколы» — тем более. Мы с ним спокойно поговорили и договорились, что я выхожу и чуть позже создаю новое движение. Это было в августе 1990 го да. Надо сказать, что Васильев отнесся к этому с пониманием. Дело в том, что в принципе я забрал наиболее жестких, они не хотели оставаться под Васильевым, и если бы я не ушел, забрав их, то была бы заваруха, недовольство было уже значительным. А так какой раскол? Никто «Память» не колол. Вышли. Через пару месяцев создали другую организацию. Да, с Димой мы контактировали все последующее время.

— С чем вы связываете постепенное угасание фронта? Почему с середины 90-х, а может, и раньше начался закат «Памяти» Васильева?

— Про причины заката я в принципе уже сказал. Дима думал, что будет монополистом монархической идеи всегда. А получилось, что даже жиды попытались сыграть на этом. То есть сама идея была глубоко оппозиционна даже в конце 80-х, и это привлекало к «Памяти» внимание. А в первой половине 90-х только ленивый не стал монархистом. Опять же, про Чубайса и Немцова, которые, как с писаной торбой, прыгали и с наследниками Гошей и Машей, и с цареубийством, обыграв все по-своему. И типа, они белые, а все остальные красные, если против них.

Скажу больше: я человек очень верующий, это если мягко сказать. К тому же с большим опытом жизни и общения с людьми. Я и тогда, и сейчас убежден, как говорили святые отцы в Земле Русской просиявшие, что сам Господь укажет царя. Последнего православного царя, для противостояния антихристу. И это, разумеется, будет человек не выбранный умом людей, ибо всяк человек в ошибках своих. Такого царя выбрать человекам нельзя. Это мы слышим и у св. Серафима Саровского: Господь укажет, чудесным образом, что ни у кого не будет сомнений, что царь от Господа… но одни встанут за него и за веру, а другие будут против, и это в России.

Баркашов встает из-за стола и подходит к старым, еще царским иконам. Долго и пристально рассматривает образа:

— Когда пытаются народу «сватать» то кирилловичей, то еще кого, мне, честно говоря, смешно. Они же на Божий Промысел посягают. Дураки. Это последнее явное действо Воли Божьей перед Армагеддоном. А они на это посягают. Он же их размажет, как грязь.

— Это абсолютно точно. Вернемся все-таки к «Памяти» и РНЕ. Чем кардинально отличались они и в чем они были схожи?

— Здесь скорее нужно тезисно. Ну, во-первых, в вопросе монархии. «Память» слишком уж идеализировала дореволюционную монархию. РНЕ — нет. Действительно, разница в культурном и ментальном между простым народом и правящим классом была слишком велика. Собственно, как два разных племени. Про материальный достаток я не говорю, именно в ментальности. Поэтому пытаться копировать дореволюционный монархизм неправильно. И даже святые подчеркивали: того православия, что было прежде, уже не будет, сам Господь посадит на престол сильного царя. О чем говорит эта фраза святого?

— Мне кажется, что речь идет о невозможности возврата к былому. Нельзя вернуть прошлое.