— Кстати, о пропаганде. Помимо распространения листовок, книг, кассет с выступлениями, я ставил задачей обязательно вести устную пропаганду, а как зачет — привлечение как минимум четырех-пяти новых членов в организацию. Если кто-то не приводил в течение двух-трех месяцев, я лично садился и говорил с человеком. Обычные отмазки «среди моих знакомых одно говно, или я не умею складно говорить» преодолевались за час беседы.
— Александр Петрович, очевидно, что строительство «Памяти» шло как бы на ощупь — ведь опыта создания организаций ни у кого не было. Насколько правильно было то, что вы видели? Мы же помним череду расколов, бесноватого Осташвили…
— Вопрос о том, что я считаю правильным, а что неправильным, неправомерен. Те изменения, которые происходили, они происходили в основном с одобрения центрального совета и большей части старого актива, потому что все понимали, что изменяться необходимо. Были, конечно, хмыри, типа братьев Поповых, которые на совете или вообще при общении молчали и поддакивали, но, как потом быстро выяснилось, пытались мутить воду за спиной. Но эти люди были
Кстати, вот ты спросил про «череду расколов в «Памяти». С одной стороны, они проистекают из того, о чем я говорил прямо перед этим. Изменение «Памяти» и превращение ее в православно-националистическую организацию, сам понимаешь, очень многих не устраивало. Это же ведь 80-е годы. Это еще СССР, и вдруг вместо общества «беспартийных коммунистов» православные, да еще националисты, да еще монархисты. Причем этот дрейф был сделан довольно быстро. Я не просто полагаю, я знаю, что практически все имитации расколов были вызваны именно этим. Появлялись какие-то смешные, на первый взгляд, люди, типа Смирнова или Сычева, которые, пару раз посидев у Васильева, вдруг заявляли, что они и есть «Память», и их заявление вдруг публиковал журнал «Огонек». Были люди и похитрей, такие как Филимонов, который какое-то время втирался в доверие, а уж позже имитировал «раскол». Васильев, конечно, это воспринимал очень эмоционально. Действительно, если Сычев и Смирнов-Осташвили просто заявили, что они, дескать, и есть «Память», то Филимонов, длительное время находившийся в организации, стал названивать людям, очерняя Васильева, с целью склонить к выходу из организации. И безусловно, если люди приходили и рассказывали Дмитрию об этом, то приятного в излагаемом было мало. С одной стороны — на это вообще можно было не реагировать, и все это затухло бы очень быстро. Но с другой стороны, это был и неплохой информационный повод для пропаганды. Иллюстрация к тому, как КПСС борется с «Памятью». К тому же и опять я сказал, что череда этих замеченных народом попыток расколов дает нам право сконцентрировать руководство и внимание на Васильеве, уменьшив значение совета как такового. И введение туда новых членов совета, отправив на отдых наследие ВООПИК.
— Кстати говоря, Осташвили много раз заявлял о том, что у Васильева имелись колоссальные по тем временам средства — получал он их от КГБ и арабов. «У него «Икарусы» и японский магнитофон»! помните?
— Ну, у зависти глаза велики. Это раз. Во-вторых, ты ж сам понимаешь, что приврать нужно было обязательно. Были, конечно, определенные совокупные средства и возможности, те же, например, ксероксы промышленные, денег немало, картриджи. Опять же, поездки по сто человек туда-сюда, кормить, поить. По понятиям голожопого Костика и его шпаны это, конечно, много. Например, вместо ксерокса можно было купить машину. Но Костик ведь не знал, что мы их не покупали, ксероксы. Да и вообще, этот крысеныш раза два-три всего заходил-то. Я хотел его погасить, а Дима сказал: не надо. Может, боялся шума. А чего боялся, все одно, его кончили. — Баркашов засмеялся. — Деньги, конечно, были, но не те, о которых говорят «с придыханием». Тема была такая, что многие в ней были заинтересованы.
— Это было действительно уникальное время. Но в итоге и вы приняли решение покинуть фронт «Память» и создать движение, которое потрясет всю Россию. Сейчас существует очень много досужих рассуждений по этому поводу, версий, слухов, наконец. Что происходило на самом деле?