Черная Ганьча. Вьюга

Потом кормила Мишку, убирала со стола, а обида не проходила. До ухода на работу оставалось часа полтора.

Универмаг, куда Хилюк, бывший сокурсник, устроил ее оформительницей, открывался в одиннадцать. Она приходила на час раньше. Не ахти какая работа, но на первых порах и это хорошо.

Из головы не выходили слова отца… За что он так?

Теперь чаще, нежели в девичестве, стала подолгу простаивать у зеркала в маминой комнате, где вот уже более десяти лет стояли нетронутыми мамина пудреница из мельхиора, мамины духи, пилочки для ногтей, лак. Ее вещи папа раз и навсегда запретил трогать.

В зеркале Вера видела себя в полный рост: не очень полная, но и не худенькая женщина с гладко зачесанными черными волосами, собранными на затылке узлом. На заставе Вера несколько раз собиралась обрезать косы, но Юрий не разрешил. Теперь, вдали от границы, не раз с благодарностью вспоминала мужа именно в связи с косами. И пока ни с чем больше. «Черная Ганьча», как прозвал ее Юрий, смотрела из зеркала и, к своему удовлетворению, отмечала исчезновение тонких морщинок у глаз, видела свою загоревшую шею. Загар шел, и она, зная это, часто стала бывать на пляже. Там на прошлой неделе случайно встретился ей Валерий.

— Вегка, ты? Боже, какая кгасавица! — Он, прокричав эти слова, ужасно картавя, стремительно бросился к ней, обнял и троекратно поцеловал.

Она была в одном купальном костюме, рядом стоял Мишка, ревниво глядел на чужого, незнакомого человека. Вера смутилась, оттолкнула Валерия:

— Что вы!

Валерий отступил:

— Ты посмотги, она мне выкает!.. Впгочем, ты всегда была маминой дочкой. Хотя, постой… папиной дочкой ты была. Вегно?

— Ты все, оказывается, помнишь.

— Железно. — Валерий и Вера одновременно рассмеялись этому его словечку. — Как стагик, все носится по заводам в поисках талантов?

— Он все такой же.

— Стагые люди консегвативны.

Валерий перешел на спокойный товарищеский тон старого друга и однокашника, каким он, если не быть очень взыскательной к этим определениям, в самом деле являлся — четыре года в художественном они изо дня в день посещали одну аудиторию, работали в одной студии.

Позднее, лежа на горячем песке, Валерий рассказал о себе, не утаив неудачной женитьбы и недавнего развода.

— До чего схоже! — воскликнула Вера.

— Газве и ты? — Валерий поспешил извиниться за бестактность.

Он стал приходить к ней домой ежедневно, всякий раз приносил ей цветы, Мишке мороженое или шоколадных конфет и очень сердился, если его благодарили. А вчера приволок торт, фруктов, бутылку «плиски», целый ворох всякой снеди, еле уместившейся в объемистом портфеле из желтой кожи.

Дома были все в сборе — отец, Мишка, Вера. Она удивленно спросила, по какому случаю затевается пиршество.

— Сегодня суббота, завтга — выходной. За хогоший выходной, Вега Константиновна. Надеюсь, Константин Петгович газделит наш скгомный ужин?

Отец растерялся:

— Да, конечно, разумеется… Но, видите…

Хилюк ненавязчиво распоряжался и в приготовлении ужина сам принимал деятельное участие. Мишка, и тот перетирал посуду. Один отец, сидя на узком диванчике, безучастно наблюдал со стороны. Вера знала: он сердится, скрывая настроение за молчаливой сдержанностью. За ужином пригубил чуть-чуть коньяка, вежливо поблагодарил, ушел, уведя с собой внука.

Казалось, Валерий ничего не заметил. Или просто не обращал внимания на причуды старого человека. Вера чувствовала себя неловко, и пока за столом сидел отец, скованность не покидала ее, будто она не была самостоятельным человеком — матерью и женой, ни от кого теперь не зависимой. Очевидно, Валерий понимал ее.

— Не обгащай внимания, — сказал он, когда они остались вдвоем. — И к нам стагость пгидет. А пока, — он налил две полные рюмки, — пока не пгомелькнули года, выпьем. За нашу синюю птицу.

— Хоть за журавля в небе.

Мелодично звякнули хрустальные рюмки, Вера с испугу втянула голову в плечи, но тут же прыснула — на нее напало веселье.

— Влетит нам обоим, — Валерий предупреждающе поднял палец.

— И пускай.

— Ты даешь! — Валерий покачал головой, засмеялся: — Фогменная выпивоха. Не дам больше. — Отнял у нее рюмку, поставил на край стола.

Вера ловким движением руки, таким точным, что Валерий глазом не успел моргнуть, завладела бутылкой и отнятой рюмкой, наполнила до половины и отставила в сторону.

— Давай без насилия.

— Я — всего лишь непгошенный гость в твоем доме.

— В отцовском, — поправила Вера.

В окне напротив погасли огни. Было поздно. В соседней комнате ворочался на постели отец — не спал. Вера знала, что Валерий живет далеко от центра, где-то на восемнадцатой станции Большого Фонтана, куда даже трамваем нужно добираться около часа. От одного предположения, что Валерий рассчитывает остаться, ее бросило в жар.

— Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? — Развязной этой шуткой пробовала сгладить и резкость и собственную неловкость.

Она попала в самую точку: Валерий растерянно засуетился, лицо его выражало и гнев, и обиду, и осуждение. Стал искать свой пиджак — он висел на спинке стула, — бормотать что-то наподобие того, что после доброй порции коньяка он предпочитает пройтись пешком.