Черная Ганьча. Вьюга

Он провел пальцем под воротником гимнастерки, расправляя его, повернул стул спинкой к себе, как бы подчеркивая, что не намерен засиживаться.

— Да, уговаривать, если вам это слово нравится. Я ведь политработник, мое дело — уговаривать.

— Трудная у вас работа, — сорвалось у нее. — Неблагодарная.

— Мне она нравится. — Быков отодвинул стул, подошел к Вере, остановился в шаге от нее. — Давайте не пикироваться. Ей-богу, не надо.

— Вам легко говорить. Пожили бы в моей шкуре… А то все наездом, наскоком. И восторгаются: «Ох, какая природа! Ох, грибов-то сколько!» Смахнула набежавшую слезу. — А у меня эта природа вот где сидит! Задыхаюсь в этой природе. — Провела по горлу ладонью. Хотелось плакать. И даже нагрубить этому человеку. Но что-то мешало — открытый взгляд его или еще что. Она замолчала.

В другой комнате, куда отослала Мишку, было тихо: сын уснул или мастерил что-нибудь.

— Вы мне не ответили, — напомнил Быков.

— О чем говорить!.. Мы друг друга все равно не поймем. Вы там, в городе…

Он ее перебил:

— Из двадцати пяти лет службы в погранвойсках я восемнадцать провел в Туркмении и Таджикистане, семь — на заставах, и на таких, что вам и во сне не снились, моя хорошая. По два ведра опресненной воды в сутки. И ту привозили из Красноводска в цистернах… Вы знаете, что такое пиндинская язва? Слышали? А мы всей семьей вкусили ее. У жены их восемьдесят штук было. Ровно восемьдесят. Ни стоять, ни сидеть, ни лежать. А меня жена ни разу не упрекнула, понимала, зачем мы там.

Она ответила с вызовом:

— А я вот не понимаю. За какую провинность нужно убивать здесь лучшие годы? Что такого предосудительного сделали я, мой сын? Ему уже шесть лет, а что он видит здесь?..

Вера чувствовала, что разревется.

Быков пододвинул ей стул, но она из упрямства не села.

В окно стучала снежная крупка. Быков, обернувшись, глядел в мутные стекла. Сквозь них в комнату проникал тусклый свет ранних сумерек. Стоя вполоборота к Вере, он скупо сказал:

— На заставе трудно, слов нет. И при всем этом вы не дело затеяли, Вера Константиновна. Поверьте, я говорю от души.

Она не хотела слушать и бросила грубо:

— Это меня одной касается.

— Не только.

— Я о себе говорю.

— А я о многих.

Вера не поняла, какой смысл Быков вложил в последнюю фразу.

— Нынче каждый думает о себе, — возразила она подполковнику. — Такой сейчас век.

Он изумленно на нее посмотрел:

— Откуда это у вас!.. В двадцать шесть лет…

— Откуда у всех.

— Скажите, ваш муж уже был пограничником, когда вы поженились?

— Хотите сказать: «Видели очи…»?

— Не считаю ее мудрой, эту поговорку. Человек может ошибиться.

— Вы меня имеете в виду?

— И вас.

— Значит, теперь я должна нести свой крест до конца. Вы это хотите сказать?

По тому, как вспыхнули его скулы и загорелись глаза, Вера поняла, что Быков рассержен. Он заговорил, приподняв голову и рассматривая ее в упор.

— О каком кресте вы говорите! Не нужно становиться в позу. Зачем вы кокетничаете, товарищ Сурова? Ну зачем? Я на протяжении всего нашего разговора щажу ваше самолюбие. И напрасно. Галантность не всегда, знаете, уместна.

— Сожалеете, что не грубили? Подбирали слова… для вящей убедительности.

— Да, подбирал, Вера Константиновна. Подбирал потому, что надеялся на желание понять их. А вы все о себе, о себе. Можно подумать, что вы единственная, великомученица, жертва, так сказать. А давайте в открытую: кому-то нужно выносить дурнопахнущие горшки из больничных палат, кому-то нужно добывать уголь в районах вечной мерзлоты, где дети страдают от недостатка кислорода и света. Обыкновенного дневного света лишены в течение многих месяцев! Вы знаете, какие они?.. Или думаете, легко в геологических партиях, на арктических станциях? Да я вам могу до бесконечности продолжить перечень таких мест. Кому-то нужно быть и там. Это называется исполнять гражданский долг. Вот и вы его исполняйте. Надо же! А на заставе не так уж плохо.

Она подумала, что он прощается, протянула ему руку:

— Может быть, вы правы. Не знаю.

— Хорошенько все взвесьте. — Он пожал ее пальцы. — Не стоит голову забивать пустяками. Вы художница, а здесь непочатый край тем. Работайте, а мы подумаем, как развеять ваше одиночество. Вот скоро пришлем заместителя. Обязательно женатого и обязательно с дитенком Мишкиных лет. Устраивает?

Вера не знала, что ему ответить. Лгать не хотелось. Быков говорил искренне, без рисовки, такую манеру разговаривать она отмечала у своего отца — он не ходил вокруг да около и не заботился о том, как собеседник воспримет его слова.

Быков собрался уходить, прощаясь, сказал:

— Обязательно организуем выставку ваших картин. Да, да, не возражайте. Пускай народ посмотрит, какие таланты прячет граница. — Уже в дверях задержался: — Мысль одна пришла: быть хорошей матерью и женой — тоже почетная должность. Ей-богу, правда.

Он ушел. Вера осталась одна со своими встревоженными мыслями. Быков не убедил, не развеял ее настроения. Наоборот, в голове теперь был полный сумбур.