Черная Ганьча. Вьюга

Суров долго не возвращался. Было слышно, как открыли заставские ворота, протарахтела повозка и снова ворота закрыли. Люда в одиночестве заскучала, а уйти, не простившись, у нее не хватало духа. Сама не заметила, как прошла в комнату, наверное столовую, где в непривычной строгости, по ранжиру что ли, стояли у стены несколько разнокалиберных стульев, пустоватый буфет и круглый стол посредине, накрытый клеенкой. Стену украшали дешевенькие эстампы…

На столе, под газетой, Люда обнаружила горку немытой посуды и рядом томик Шевалье. «Моя подружка Пом» — прочитала название. Без особого любопытства полистала несколько страничек, ни на одной из них не задерживая внимания. Встретилось знакомое: «Если хотите поближе узнать людей, загляните в те места, где проходит их жизнь».

Слова Шевалье не явились для нее откровением, но заставили призадуматься. Вот пришла она к Сурову, движимая чувством благодарности. Абсолютно не было желания узнавать его ближе, хотя нравился ей черноволосый и строгий капитан. Что из того? Мало ли встречается интересных людей? Хотя бы внешне.

И вот случилось так, что она одна в его пустоватой квартире: пришла с коротким визитом, чтобы сказать несколько приличествующих случаю благодарственных слов, убраться восвояси и, должно быть, никогда больше не встретить этого человека. Визит затянулся неизвестно насколько. Теперь сиди и жди, пока он вернется.

От вдруг пришедшей мысли ее бросило в жар: что солдаты подумают!.. А сам капитан какого мнения о назойливой аспирантке!.. Со стороны как это выглядит?..

Ума не могла приложить, что предпринять, куда деть себя. Проще всего, не дожидаясь хозяина, подняться и побыстрее уйти подальше отсюда, ведь все, что хотелось сказать, сказано, и, как говорится, добавлять больше нечего. Выглянула в окно. В садике, вокруг врытой в землю железной бочки, сидя на скамьях, курили пограничники. Ей казалось, что они судачат о ней.

«Представляю, что они говорят обо мне! — подумала со стыдом, чувствуя, как ее захлестнуло горячей волной. И неожиданно, с незнакомым упрямством, наперекор стыду пришло иное: — Пусть говорят, меня это мало волнует».

Суров застал гостью за мытьем посуды. Все, какие были в доме тарелки, кастрюли и всякая кухонная утварь к его приходу сверкали чистотой как новенькие, а сама Люда, подвязавшись передником, домывала эмалированную сковородку, когда-то белую, теперь забуревшую.

Он хотел рассердиться, отругать за самоуправство и, черт возьми, отбросить в сторону дурацкую галантность — словечко же подобрала — ко всем дьяволам. Но сдержал себя — не хватило духу.

— Вот уж, ей-богу, делать вам нечего! — только и нашелся.

— Не ворчите, Суров, — сказала она. — Бросили на произвол судьбы и ушли. Что мне оставалось делать? Решила отплатить услугой за услугу. Что вы так смотрите?

Люда покраснела от его взгляда, опустила глаза и только сейчас увидела молоток, тюбик клея и тонкий гвоздь, которые он положил на кухонный стол. «Будет чинить туфлю», — догадалась она, продолжая оттирать сковородку.

— Не особенно нажимайте, — грубовато пошут-ил Суров. — До дыр протрете. Картошку не на чем будет жарить.

— Новую купите.

— Шутки шутками, а мне ни к чему ваше хозяйничанье.

Люда ответила резко:

— Я не собираюсь вас женить на себе, товарищ Суров.

Он деланно рассмеялся:

— И в мыслях не имел. Сколько раз можно жениться и замуж выходить! Может, ваш муж тысячу раз лучше меня. Я даже не сомневаюсь, что лучше — не какой-нибудь начальник заставы. Ладно, — прервал он себя. — Зачем пустые разговоры. Давайте примемся за вашу туфельку.

В соседней комнате зазвонил телефон. Суров вышел.

Оставшись во второй раз одна, Люда как-то особо выпукло почувствовала нелепость своего прихода сюда, мытья посуды и вообще всего своего поведения. Хорошо, что он не заметил таза с чистой водой, в котором она хотела перестирать грязные полотенца. Глупо. Боже, до чего глупо!.. Прийти в чужой дом наводить порядки. И это в двадцать восемь лет. Хорошо, что еще не ляпнула о том, что одна, а то бы вне всяких сомнений подумал: позарилась, мол, на потенциального жениха. У нее хватило юмора тут же высмеять самое себя. «Потенциальный жених»! Ну и выраженьице! Идя сюда, Люда знала, что начальник заставы продолжительное время живет один, без семьи. Именно начальник заставы. Не Суров. Не Юрий Васильевич. То есть просто служебное лицо, семейное положение которого ей совсем безразлично. Что ей до семейного человека, тем более живущего в глуши, на границе! Если в двадцать восемь не смогла устроить свою жизнь, так теперь — старуха старухой — о замужестве помышлять нечего.

Ей удалось оттереть сковородку от бурых пятен. Вылила грязную воду. Делать больше ничего не хотелось. И подумала, что прав Суров: нельзя хозяйничать, когда тебя о том не просили. Если бы не сломанный каблук, она ни одной минуты не задержалась бы здесь, ушла еще до прихода Сурова, и пускай он думает о ней, что ему заблагорассудится.