Черная Ганьча. Вьюга

Тоненько, с переливами, в саду свистел дрозд. В окно проникали запах антоновки и утренний холодок — было еще рано, часов шесть. Время от времени налетал ветер и срывал с яблонь плоды. Они падали, глухо ударяясь о землю, и тогда дрозд испуганно умолкал.

Кухню наполняло жужжание электрической бритвы. От монотонного гудения клонило ко сну — ночью поднимали по обстановке, и выспаться не пришлось.

Без малого два десятка лет обстановка составляла неотъемлемую часть жизни подполковника Голова. Он не представлял себя вне ее, хотя понимал, что неизбежно наступит день, когда все, что связано с границей и сейчас составляет основной смысл жизни, навсегда останется позади, а он, подполковник или к тому времени полковник, а быть может и генерал, станет никем. Бывшим военным. Бывшим командиром. Старым человеком, доживающим век…

А пока что было все, чему положено быть. И звонки, и тревоги, и другие треволнения, которых не перечесть, а еще труднее предвидеть.

Ох, эти тревожные звонки с дальних застав, звонки среди ночи…

…Городок спит, как в одеяло, закутавшись в темноту. Тихо шелестят тополя. Не видать ни зги. В ночи, за деревьями старого парка, как большущий глаз, светится окно в комнате дежурного по отряду, где почти не смолкают звонки телефонов, все пропахло табачным дымом, вплоть до шторы, прикрывающей оперативную карту, и продавленного дивана с истертой спинкой. На огромном столе неярко светит лампа под абажуром, колеблются тени. Кажется, в каждом углу, дожидаясь своей минуты, затаилась тревога.

У себя дома телефонный звонок, тот самый, что как будто похож на десятки других, Голов узнает сразу же. Он вспарывает тишину спальни, и уже с первого короткого «дзинь» угадываешь — она! Обстановка!..

Сна как не бывало.

И весь ты там, на пятой, семнадцатой или еще где.

Одеваясь точно рассчитанными движениями, прикидываешь, какой дорогой будет пробираться враг, где его можно перехватить, какой блокировать район и хватит ли сил…

Но ты совершенно уверен, что несколько сказанных тобою скупых слов дежурный продублирует еще короче и скупее.

«В ружье!»

И вмиг опустеют казармы.

По улочкам спящего городка застучат сапоги посыльных.

В гараже заурчат моторы дежурных машин.

В разных концах городка засветятся огоньки в окнах офицерских квартир.

Потом все замрет, подчиненное твоей воле, — люди, машины, — как стрела в натянутой тетиве лука.

Твоя команда прозвучит последней:

— По коням!

Хоть никогда ты не был кавалеристом, но привык к ней, привыкли и подчиненные.

В распахнутые ворота одна за одной, раздвигая фарами темноту, уйдут машины, увозя людей к границе, в тревогу, навстречу еще не полностью ясной, но реальной и полной неожиданностей обстановке, которой и ты подвластен.

Воцарится тишина в офицерских квартирах, безмятежно будут спать дети. И лишь у погасших окон еще долго, до самого рассвета, останутся сидеть жены. Как будто глаза их на расстоянии могут увидеть родные лица, а сердца уберечь от опасности…

В последнее время Голова больше всего занимал инспекторский смотр. После его окончания он со спокойной душой отправится в далекое и незнакомое Махинджаури, в субтропики, где всегда лето, растут кипарисы и всякая другая экзотика.

Махинджаури!.. Звучит как! Это тебе не грибной березник, что виден за речкой.

Голов предвкушал прелести отдыха без забот и тревожных звонков. Просто отдыхай, как душеньке твоей хочется, купайся и загорай…

Он, конечно, себя обманывал, великолепно знал: затоскует. От силы через две недели потянет домой, к привычному. И даже к березнику, куда сегодня наконец выберется с женой по грибы. С досадой подумалось, что кончается лето, а ни разу не довелось побыть с нею на природе, вкусить запах ухи, приправленной чесноком, полежать без забот у костра.

— Алексей, Леша… Оглох, что ли?

Размечтавшись, не сразу расслышал голос жены.

Обернулся и увидел ее, рассерженную, в ночной до пят прозрачной сорочке, с десятком металлических бигуди, которых терпеть не мог.

— Чего тебе? — спросил недовольно и выдернул вилку электрической бритвы.

Она изобразила страдальческое лицо:

— Суров звонит.

Разом выветрились мысли об отпуске и сегодняшнем отдыхе — Суров так просто не позвонит. А ведь уже было настроился на отдых, в мыслях видел себя с лукошком желтых моховиков, которых хоть косой коси в сыроватом приречном лесу, на больших моховинах.

Он прошел в боковушку, служившую кабинетом, взял трубку.

— Вас слушают, — произнес спокойно, с ноткой властной уверенности, которая сама по себе выработалась за долгие годы.

— Капитан Суров докладывает. На участке без происшествий. Здравия желаю.

— Здравствуйте, Суров, что у вас?

— На заставу прибыл генерал Михеев.

«Ничего себе новость!..»

Голов выслушал ее с наигранным спокойствием на бритом лице. С письменного стола глядел бронзовый уродец с длинным и хищным носом над черным провалом рта, в котором торчал единственный и зеленый от времени клык. Разговаривая по телефону, Голов постоянно цеплялся взглядом за уродца.

Суров ждал на другом конце провода. Было слышно его дыхание.