Черная Ганьча. Вьюга

Лирика, хотел сказать Голов. Хорошо ему рассуждать. А влез бы в шкуру начальника погранотряда, полазил бы по красотище этой суток двое-трое, падая от усталости сам и людей доводя до изнеможения, вот тогда бы поглядеть, каков ты «на природе».

Михеев же не замечал или умело притворялся, что не видит угрюмости спутника, восторгался природой с присущей горожанину, редко покидающему дом, увлеченностью.

— Завидую вам, — обронил генерал и описал рукой полукруг.

Шли узкой тропой. Михеев руками раздвигал можжевельник. Голов позади приподнимал на уровень глаз то одну, то другую руку, защищая лицо. Вскоре тропа оборвалась у неширокой вырубки, видно давнишней, с потемневшими от времени, но еще крепкими пнями. Поляну окружали коренастые дубы с густой и широкой кроной — деревья одно в одно, как близнецы.

У Голова была своя, выверенная практикой «теория вероятностей», которая редко его подводила. Пользуясь ею, он безошибочно угадывал, когда и с какой стороны ему угрожает опасность, и принимал меры защиты, сообразуясь с обстановкой и собственными возможностями, редко полагаясь на других, так как, в общем, влиятельных друзей не имел.

Недавние разговоры за ухой оставались за гранью сознания, просеиваясь через него, будто сквозь сито, они воспринимались как преамбула к большой и важной беседе, ради которой Михеев предпринял неблизкий вояж из округа на заставу, а сейчас — и эту прогулку в Дубовую рощу.

Голов перебирал жизненные и служебные ситуации последних дней, чтобы определить, какая из них послужила причиной внезапного приезда Михеева и сегодня повлечет неприятную беседу. О том, что именно такой будет беседа, подсказывало чутье.

Человек самолюбивый, ревнительно оберегавший авторитет собственного служебного положения, он часто не замечал своих ошибок и промахов. На это уже не однажды ему намекал Быков.

«Я работаю, — отвечал он. — И того же требую от других. Вот и вся философия. Сгоряча, может, кого и задену, но это для пользы дела…

Работал он много, не считаясь со временем. И философию свою, как и «теорию вероятностей», пересматривать не был намерен.

Вслед за Михеевым он свернул налево, к Кабаньим тропам.

Михеев теперь не задерживался возле грибов, шел вперед, слегка наклонив голову, будто вслушиваясь в размеренные, с небольшими перерывами звуки — в осиннике стучал дятел. День так и не разгулялся, но было тепло и парило. Михеев расстегнул тужурку.

— Вы часто бываете на шестнадцатой, — не оборачиваясь, заметил генерал.

— Приходится. Застава дальняя… И все такое… Лес кругом. — Голов подумал, что Суров нажаловался.

— Туманно. — Михеев остановился, обождал Голова. — Я заглядывал в погранкнигу. Пространно пишете, часто повторяетесь. Лучше бы реже.

— Не люблю оставлять подчиненных без догляда, товарищ генерал.

Генерал достал из кармана массивные золотые часы, взглянул, спрятал.

— Все мы чего-то не любим в других, взыскиваем, учим. — Он строго взглянул в лицо Голову: — А вы и в себе не любите того, чего не терпите в подчиненных, а?

— Чужое со стороны виднее, — быстро нашелся Голов. — А как себя сбоку узреть? Задачка, товарищ генерал. Даже вы не можете.

— Не обо мне речь.

Михеев пошел дальше.

Уже ему в спину Голов сказал:

— Со стороны себя не увидишь, невозможно. А что к Сурову частенько наведываюсь — надо. Я, товарищ генерал, привык все, так сказать, выводить на чистую воду. — И спросил: — Вам Суров докладывал об автопроисшествии?

— Докладывал. Почему вы спросили? — Михеев остановился. — Разве Суров мог или пробовал скрыть происшествие?

— Скрыть — нет, а вот выгородить преступника — да.

— Так уж и преступник. О чем вы говорите, Голов!

— Потенциальный преступник, товарищ генерал, уверяю вас.

— Посмотрим.

— Я предупреждал: под суд отдам. Вы уже разбили одну машину. А сейчас ЧП, вторая автоавария! Так что, прикажете простить?

— Поглядим, — сказал генерал, продолжая путь.

Они шагали по узкой тропе вдоль проволочного забора. Тропу накануне обкашивали, и она выглядела непривычно домашней. Впрочем, за состояние границы Голов не беспокоился, граница на шестнадцатой находилась в полном порядке, как положено, а уж что до контрольной — земля как пух.

Голов наконец понял, что Михеев приехал не для назиданий и накачек, как казалось, но додуматься до истинных его намерений все же не мог. После ухи мучила жажда — хоть из болота пей бурую, как чай воду. Если б не присутствие Михеева, принялся б собирать бруснику, которая краснела на каждом шагу.

С заставы слышалась музыка, видно, в ленинской комнате раскрыли окна и вынесли усилитель на подоконник. Нашли время, подумал Голов. Но тут же и урезонил себя: молодежь. К тому же выходной день, когда и повеселиться, как не сегодня!