Черная Ганьча. Вьюга

И еще забота Колоскову: стройка подвигалась туго — не хватало шиферу, гвоздей, трех оконных рам и одной двери. Лейтенант мотался, что-то доставал, да много ли он может — новый человек! Главная надежда на Лиходеева. Поехал, и нет его. А ведь раньше всех вышел с заставы, прихватив на подмогу Шерстнева. Шерстнев — тоже не промах.

— По домам вскорости? — спрашивает Вишнев — ему надоело сидеть в молчании. Не дождавшись ответа, сам отвечает: — К Новому году аккурат поспеешь.

— Будет видно, — лишь бы что-то ответить, говорит Колосков.

— Резина, — подхватывает Вишнев. — Сам служил действительную, знаю, как тянутся последние дни: каждый — что твоя неделя, конца не видать.

Колосков не ответил, и тогда Вишнев, трудно поднявшись с бревна, проворчал что-то о лежачем камне, под который вода не течет. Волоча ноги в старых кирзовых сапогах, пошел внутрь дома и застучал молотком, как дятел, раз по разу. Колосков проводил Христофорыча взглядом. Тот недолго там пробыл, вернулся, стал собирать и складывать свои инструменты в фанерный ящик — каждый в свое гнездо.

— Для порядка, — пояснил он.

Колосков с беспокойством смотрел на дорогу, откуда ждал Лиходеева и Шерстнева. На голых липах чернели вороньи гнезда. Дорога была пустынна. Колосков набросил на плечи куртку, подумал, надел, как положено, подпоясался.

— Пойду навстречу.

— Не маленькие, сами найдут. Значится, вышла задержка. Лиходеев аккуратный парень, не должон подвести.

— День на исходе. Пойду.

— Как хочешь.

Колосков вышел на дорогу. Липы кряхтели под ветром, как больные старухи, отпугивая ворон, стучали голыми ветвями. Вороны с криком взлетали, из гнезд осыпались на землю сухие ветки, помет. Шагая по разбитой лесовозами пыльной дороге, Колосков вглядывался в едва видные отсюда очертания элеватора — самой высокой точки над станционным поселком. Собственно говоря, он очертаний не видел — угадывал. Засмотревшись, сошел на обочину, пока не уткнулся в скрытый за бурьяном муравейник. Поверху была одна пожелтевшая иглица, по ней текла редкая струйка рыжих муравьев. Они еле ползли.

— Доходяги, — сказал Колосков и щелчком сбил с рукава куртки тощего муравья.

У муравейника дорога раздваивалась, образуя угол, — отсюда можно пойти на Гнилую тропу, к заставе. Колосков подумал о старшине, и ему стало совестно: замотался старик один. А тут еще стройка эта: приходится врать, изворачиваться, чтобы хоть что-нибудь успеть до возвращения капитана. И лейтенанта втянули в стройку. Правда, для самого же Холода… А что с того? Перед Холодом Колоскову вдвойне неудобно — знает старик, кто поселится в его квартире.

Незаметно прошел километра два с лишним. От поселка полз, переваливаясь на ухабах, пустой лесовоз, висела пыль, и ветер относил ее влево, на лесосеку. Колосков с надеждой подумал, что, возможно, на этой машине подъедут Лиходеев с Шерстневым, но машина, обдав его гарью выхлопных газов, прошла мимо — в кабине сидел один шофер.

Хотел возвращаться, чтобы отпустить домой Христофорыча, да и наступило время Альфу кормить, и тут от поселка снова вздуло пыль, показалась легковая машина. Коричневая «Волга», провожаемая тучей пыли, прыгала с ухаба на ухаб.

«Начальник отряда!» — испуганно подумал Колосков. Прятаться было некуда. Подполковник, конечно, заметит старшего сержанта и спросит, что он здесь делает.

А что сказать?

Пока раздумывал, что ответить подполковнику Голову, машина притормозила, пыль пронеслась.

Став «смирно», Колосков вскинул руку к фуражке.

Хлопнула дверца «Волги», с хохотом выскочил Шерстнев:

— Вольно! Сам был рядовым. — Козырнул: — Карета подана, товарищ старший сержант. — Сделал широкий приглашающий жест: — Садитесь. Подполковник Голов прислал за вами персональный транспорт. — Под усиками дрожала губа, хитро смотрел прищуренный глаз. — Живем не тужим. А денежки — вот они.

— Вас с Лиходеевым за смертью посылать.

Шофер просигналил, и Шерстнев заторопил:

— Подполковник ждет, едем. Велел всех забрать на заставу.

Обратно ехали в переполненной машине. По дороге Шерстнев стал рассказывать: