Черная Ганьча. Вьюга

— Подполковник нас наколол в поселке, в хозмаге. Я маленько нашумел на продавца. «За деньги, — говорю, — жалко вам, что ли?» Продавец ни в какую, таким товаром, мол, хозмаг не торгует. Ну, заливает, вижу. Расшумелся я, как холодный самовар. А тут — подполковник. Прижал к ногтю: «Что покупаете?» Лиходеев посыпался: «Шифер, товарищ подполковник». А там пошло, слово за слово, припер он нас, мы и признались: старшине дом строим. «Холод знает? спрашивает. — Отвечайте вы, Лиходеев». Мне стало быть, не верит. «Никак нет, товарищ подполковник, сюрприз решили преподнести Кондрату Степановичу к ноябрьским праздникам, да вот нехватка». Начальник отряда молчал, молчал, смотрел на одного, на другого. Ну, думаю, сейчас врежет. «К празднику?.. Нет, ребята, к празднику не успеем, — говорит и протирает очки. — Времени мало. И нарушителя серьезного ждем. Невозможно в такие сжатые сроки». «Сделаем, — докладывает Лиходеев. — Мы капитану Сурову обещали. Дали слово. Как же теперь, товарищ подполковник?» «Сундуки вы, парни, вместе со своим капитаном! На такое дело… — Опять стал очки протирать. — На такое дело… Тоже мне конспираторы! Ладно, кончайте самодеятельность, довершат строители. Сейчас некогда, а на той неделе сам приеду взглянуть, чего вы там соорудили».

— Так и сказал? — переспросил Колосков.

— Еще и похвалил.

— Иди ты! — с несвойственной ему горячностью воскликнул Колосков.

— Честно. — Шерстнев на ухо Колоскову прошептал: — Капитана из отпуска отзывают. Телеграмму послали.

29

Суров никогда не думал, что расставание окажется таким тяжким испытанием для него. Он, причислявший себя к категории в общем-то не слабых духом людей, правда, без претензии на некую исключительность, внезапно почувствовал, что не так просто отгородиться от прошлого, от всего, что было в их жизни. И с болью подумал: «Неужели Вера и Мишка останутся в прошлом?» Такое в голове не укладывалось, показалось до нелепости диким, хотя не раз и не два приходило на ум в довольно отчетливой форме: считая себя мужем и женой, врозь жить нельзя; возвращаться на границу Вера наотрез отказалась. Оставался единственный выход, бескомпромиссный, и никуда от него не уйти.

С такими невеселыми думами Суров рано утром вышел из дома, ничего не зная о телеграмме, вышел без определенной цели и часа два бродил по многолюдным центральным улицам, не замечая толчеи, не обращая внимания на бурлившую вокруг жизнь южного города с его многоязычьем и разноцветьем одежд — ему не было дела до города и городу — до него. Лишь мельком подумалось, что сюда его нисколько не тянет.

Казалось бы, пустячная мысль, но она словно подвела черту под трудными размышлениями, разом прояснив ситуацию и ускорив решение — пора восвояси.

Да, загостился, самому себе мысленно сказал Суров и с видом чрезвычайно занятого человека устремился вперед, перебежал улицу в неположенном месте, едва не угодив под троллейбус, и скорым шагом направился в агенство «Аэрофлота» за билетом в обратный путь.

На ближайшие два дня все места распродали.

На вокзале пришлось долго стоять в длинной очереди, и когда Суров наконец приобрел билет, наступил полдень; солнце грело, как летом, на газонах ярко рдели цветы, сияло небо, и стало еще многолюдней на улицах, но ничего этого Суров не замечал, торопясь домой к возвращению сына из школы. С вокзала до центра доехал троллейбусом, пересел на трамвай, как всегда переполненный, проехал три остановки и выскочил из него распаренный и уставший, как после трудной работы, дальше пошел пешком.

С билетом в кармане Суров быстро шагал к дому, думая, что до возвращения Веры нужно собрать чемодан, сделать для Мишки кое-какие покупки, чтобы завтрашний день оставался свободным. Он даже обдумывал, что скажет Мишке в оправдание преждевременного отъезда, хоть, правда, ни одного сколько-нибудь убедительного аргумента в голову не пришло.

Ладно, утро вечера мудренее, успокоил себя, — вспомнив любимую поговорку. Что-нибудь завтра придумается, а нет, так не станет мудрить скажет как есть.

В скверике неподалеку от дома, где все скамьи были заняты до единой, Сурову встретился тесть. Необыкновенно озабоченный, Константин Петрович шел быстро, не глядя по сторонам и стуча тростью по плитам дорожки. Ветер шевелил его длинные, до плеч, седые волосы. Неизменная коричневая блуза с бабочкой вместо галстука делала его схожим со старым актером.

— Константин Петрович! — Суров окликнул его. — Куда вы?

Старик, изумленный, остановился.

— Юра!.. Ах, как хорошо, что мы не разминулись. Пуще всего боялся, что мы разминемся.

— Что-нибудь с Мишкой?

— Избави бог, что ты!.. Телеграмма вот… Отзывают из отпуска. Выезжать не позднее завтрашнего дня.

У Сурова едва не сорвалось, что без телеграммы приобрел билет и что тоже на завтра, но пощадил старика, взял вчетверо сложенный бланк, пробежал глазами. Полстрочки. Пять лаконичных слов.

— Сразу принесли, как только ты из дому вышел, — счел нужным пояснить тесть. — Верочка на работу не пошла.