Черная гладь

Та сжалась на дне лодки, нахохлилась как пичужка на морозе и испуганно глядела то на одного мужчину, то на другого. Фер был молчалив, мрачен, а всегда живые глаза стали непроницаемыми даже для старого отшельника.

Над озером к ночи стал собираться туман, и девчушка закашлялась – от холода и сырости. Всё тельце тряслось, лицо покраснело.

– Успокойся, красавица… – шепнул Фер, погладив её по спине. Ворон приметил, что он наложил простенькое заклятие.

Лодка причалила к берегу, бывший жрец вновь помог девушке.

– Пойдем, в нашем жилище есть огонь. Обогреешься и поешь, – сказал он ей необычайно ласково. Отшельник аж закашлялся, услышав такое, но Фер твердо сказал:

– Ния погостит у нас какое-то время, пока не наберется сил и не поправится. Ты ведь не станешь противиться, учитель?

«Ишь, стервец, чего удумал!» – восхитился учеником Ворон. – «Наплел бедняжке с три короба, а она поверила!»

Фер проводил девицу в дом, усадил у очага и налил похлебки, а потом заварил напиток из целебных трав. Отшельник с любопытством наблюдал за всем этим, а когда гостья уснула на лавке, спросил юнца:

– Что это ты удумал? Совсем страх потерял, решил меня обмануть? Ты ж знаешь, что я…

– Убьете меня раньше, чем мы успеем с острова уплыть, – Фер улыбнулся, одними губами, а глаза остались мертвыми. – Но я не собираюсь убегать, просто ждите.

– Да и девку нашел – смех один, какая ж она жертва, в ней жизнь еле теплится… – пробурчал Ворон.

– Вы сами назвали меня своим учеником, так что поверьте мне.

Одна луна сменила другую, взошла третья – близилась макушка лета, а Ния всё жила на острове. Прибирала в избе, глядела за огородом. Фер приглядывал за ней, словно за младшей сестренкой. Стоило ей чуть запыхаться, как просил:

– Сядь, красивая, отдохни…

Девушка спала, сколько хочется и ела досыта. Скоро хворь стала отступать, и Ния, стала поправляться. Ничто в ней не говорило о прежней заморашке, даже голову она держала прямо. А уж разговорчивая стала – только и говорила, что сделает, когда исцелится. Ворон уже устал ждать, но Фер не спешил. Наконец, в ночь, когда его прежняя Госпожа не вышла на небосклон, он начал приготовления.

– В тебе, красавица, страшная болезнь сидит. Надобно её вылечить. Для этого искупайся в черных водах чародейного пруда – тогда и родишься заново, – сказал юноша и приступил к ритуалу. Ния бесстрашно вошла в воду, но вдруг замерла.

– Не бойся, славница! Тебе покажется, что ты тонешь – не страшись, не борись. Это значит, что волшебные воды принимают твою хворь…

– А почему воды такие черные? – спросила девушка.

– Потому, что вобрали в себя тысячи чужих хворей…

Ния вошла по шею и почуяла, что черные воды Чаши тянут её на дно. Она испуганно забарахталась, но Фер спокойно стоял на берегу, глядя, как силы покидают тело. Наконец, вода сомкнулась над головой девушки, и похищенная сила наполнила юношу.

– Ну, рассказывай всё… – подошел к нему Ворон. – Что-то я ничего не понял.

Фер взглянул на черную воду и вздохнул:

– А что говорить. Нашел я бездомную замарашку на базаре, смотрю – в её груди сидит проклятье. Вот и взял с собой, пообещал исцелить недуг, а взамен, мол, пусть она за меня замуж выходит. Она пожила в достатке, поверила в исцеление, в будущее счастье. Даже войдя в Чашу, в смерть не верила – и умерла счастливой. А останься она на улице жить, так сгорела б к осени, больно сильное проклятье в ней жило.

Ворон только головой покачал:

– От мучений значит избавил? Благородный?

– Нет, я не благородный. Забрал её жизнь потому, что она была мне нужна. Просто взамен немного счастья подарил. А сил в ней было огого – она так жить хотела, меня всей душой любила, замуж собиралась, даже платье шила праздничное.

– Откуда знаешь?

– Да я же сам давеча за материей в город ездил, – ответил Фер.

Взглянул на него Ворон – а глаза у юнца, словно вода в чаше – темные, непроглядные!

Глава 4

Минул год, за ним второй. На острове нет да нет появлялись люди: Фер приводил больных, калек, бездомных, сирот… Каждый гостил здесь по три, а то и по пять лун. Жил вольготно, работал, если мог, а если не мог – то на всем готовом.

– С них силы ни на грош! – возмущался Ворон.

– Не скажи, учитель. Каждый из них телом слаб, а духом силен, – пожимал плечами юноша.

– Но ты можешь их сразу в Чашу! – недоумевал старый отшельник. – Шумят тут, живут, будто в родном доме.

– Э нет, каждый из них меня любит. Кто братом, кто сыном, кто возлюбленным почитает. Есть такие, кто добровольно в Чашу входят, дабы мне угодить. Ты учитель умен и хитер, а я всё равно умнее да хитрее. Скоро мне и твоя жизнь принадлежать станет! – рассмеялся Фер Ворону в лицо. А глаза-то невесёлые, темные, мертвые, словно и не было в них никогда улыбки.

Посмеивался Ворон над учеником, а потом не до смеха ему стало – стал он примечать, что радуется успехам ученика, как своим, начали мысли крамольные посещать, мол не оставить ли его подле себя подольше.

«Да что н мне сделает? Неужто правда убьёт? У него рука не подымется, своего учителя жизни лишить, у жреца-то…»