Черная гора

– Сейчас там уже не осталось летучих мышей. Албанцы, которых постоянно понукали русские, вычистили крепость и устроили в башне сторожевой пост, с которого ведут наблюдение за границей. Одно время там держали целый взвод, но сейчас в крепости не бывает больше шести человек. Я сказал Карле, что, если к нам затесался вражеский агент, который работает на русских, албанцам должно быть про это известно и они наверняка держат с ним контакт. Теперь я раскаиваюсь в этих словах, так как они-то и подтолкнули Карлу к этому безрассудному поступку. Она решила пойти в крепость и предложить свои услуги албанцам. Как шпионка. Я уверял ее, что это не просто опасно, но и нелепо, но она меня не послушалась. Тем более что, как она думала, я тоже мог оказаться шпионом.

– И она пошла, – сказал Вулф.

– Да. Рано утром в воскресенье. Удержать ее я не смог, но мы кое о чем уговорились. Я достаточно неплохо изучил крепость. В ней есть где спать и где готовить, но вот канализация полностью отсутствует. Для отправления естественных надобностей у них приспособлена крохотная комнатенка, скорее даже келья, в которую не проникает дневной свет – в ней нет окон.

– Знаю.

– Вы, кажется, все знаете. Только в ваше время там, наверное, не стояла деревянная скамья с прорубленными в ней дырами.

– Нет.

– А теперь стоит. Я рассчитывал на то, что, если Карле разрешат свободно передвигаться, в эту клетушку она попадет наверняка. В нескольких метрах от уборной по другую сторону коридора расположена комната, внешняя стена которой обрушилась, и поэтому комнату не используют. Впрочем, вам это тоже известно. Мы уговорились, что вечером в девять часов я приду туда, а Карла пройдет мимо нее в уборную. А дальше – как получится. Решать должна была сама Карла. Мы также договорились, что если она не придет, то я попытаюсь сам выяснить, что ей помешало. – Пашич замолчал, прислушался, но, похоже, не услышал ничего подозрительного и продолжил: – Поскольку вы тоже из Америки, где много хорошей еды, наверное, стоит рассказать об этом. В Черногории все еще есть несколько человек, у которых сохранилось чувство собственного достоинства, и я один из них. В субботу, после приезда Карлы, я отправил человека на ферму в долине, и он принес восемь яиц и кусок бекона. Итак, в воскресенье утром, перед тем как уйти, Карла съела на завтрак три яйца и несколько кусочков бекона и сказала, что он гораздо лучше американского. Я хочу, чтобы вы знали, что ее последняя трапеза в Черногории была хорошей.

– Спасибо, – вежливо произнес Вулф.

– Не за что… Вскоре после ухода Карлы – вернее, сразу, буквально по ее пятам, – я выслал своего человека Стана Косора с биноклем. Бинокль, кстати, замечательный. Все, что присылал нам из Америки Марко Вукчич, было отменным. Так вот, Стан Косор занял удобный наблюдательный пост на вершине горы и провел там целый день. Сейчас он спит в пещере, но утром вы можете сами поговорить с ним, если захотите. Ничего мало-мальски примечательного он не увидел. Никто в крепость не приехал, и, самое главное, никто ее не покидал. Меня просто интересовало, не увезли ли они Карлу в Тирану, до которой от крепости всего сто пятьдесят километров. Я рассказываю вам все так подробно, потому что вы сами попросили…

– Да, – прервал его Вулф. – Рассказывайте дальше.

– Кроме Стана Косора, со мной здесь еще четверо. В воскресенье вечером, едва стемнело, мы спустились по тропе к границе, где нас встретил Косор. Он сказал, что Карла находится в крепости. Мы разулись и дальше шли босиком – не из-за албанцев, которых и пушечным выстрелом не разбудишь, а из-за пса, который, как мы давно выяснили, с наступлением темноты укладывался спать на валуне возле тропы. Я проделал крюк, чтобы обойти валун, и подкрался с подветренной стороны, чтобы пес меня не учуял. Я прирезал его, прежде чем он успел проснуться. Бедняга даже тявкнуть не успел. Потом я приблизился к крепости и прислушался. Свет горел только в четырех окнах, из которых слышались голоса, и мне показалось, что один из голосов принадлежит Карле.

Пашич замолчал, и мы погрузились секунд на десять в самую беззвучную, пустую и давящую тишину, которую я когда-либо слышал. Затем он продолжил: