Черная гора

Мне ответили, что он живет ниже, на третьем этаже, над кабинетом Хака. Сильвия Мэрси любезно вызвалась меня проводить. Всю дорогу она ворковала. Эти мелодичные звуки ласкают слух, но, черт подери, надо же и меру знать! Я представил себя на месте Хака. Если бы мне пришлось постоянно выслушивать это воркование, я бы через несколько дней либо уволил ее, либо позвал мирового судью для брачной церемонии.

Открывший дверь на мой стук Льювент пригласил меня к себе. На протяжении первых четырех шагов отведенные ему покои представляли собой узкий коридор – достаточно частое явление в больших старых особняках, где ванные комнаты достраивали позже. Миновав его, я оказался в просторном помещении.

Льювент предложил мне сесть, но я отказался – заявил, что слегка размялся, завершив первую встречу с подозреваемыми, а теперь хотел бы, если можно, потолковать с Полом Тейером, племянником Хака.

Герман сказал, что сейчас обо всем договорится, и двинулся к выходу. Я последовал за ним. Мы поднялись на два этажа выше, оказавшись над швейной комнатой. Герман прошел по коридору и постучал в дверь. Из-за нее донесся голос, предложивший нам войти.

Комната была сравнительно невелика, но при этом я не заметил ни дюйма свободного пространства. Каким-то чудом здесь уместились не только два маленьких стульчика и односпальная кровать, но и огромное фортепьяно. Несколько тонн книг и нотных папок громоздились на полках, на столах и на полу.

Тейер был примерно моего возраста. Сложенный как бык, он, по-видимому, вознамерился переломать мне пальцы во время рукопожатия, но передумал, когда я сам перешел в атаку. Еще на лестнице я предупредил Льювента, что будет лучше, если я поговорю с Тейером с глазу на глаз. Герман согласился и, представив нас друг другу, вышел. Тейер плюхнулся на кровать, ну а я опустился на стул.

– Вы все испортили, – заявил племянничек.

– Да неужели? Что я испортил?

Он помахал рукой:

– В музыке разбираетесь?

– Нет.

– Тогда не буду прибегать к музыкальной терминологии. Ваша затея вломиться сюда с байкой о том, что кто-то присвоил себе кучу денег, предназначавшихся Льювенту, бред сивой кобылы. Что за нелепая фантазия?

– Какая жалость, что вы о ней столь невысокого мнения! Я предложил ее вместо другой нелепой фантазии. Та принадлежала Льювенту и сводилась к тому, что кто-то отравил вашу тетю.

Пол откинул голову и зашелся в булькающем смехе. Мои слова его явно позабавили. Когда к нему вернулась способность разговаривать, он произнес:

– Честно говоря, она мне не тетя… Хотя как ее еще назвать? Ведь она была замужем за дядей Теодором. Бедняжка умерла в страшных мучениях, и ее кончина произвела на меня сильнейшее впечатление. После ее смерти мне еще несколько недель кусок не шел в горло. Но сама мысль о том, что ее отравила одна из девиц, нелепа. У нашего карлика Германа разбушевалась фантазия. Боже мой, какой же он все-таки слабоумный злыдень! Пусть так, я все равно остаюсь его преданным союзником. Мы с ним заодно. Хотите знать, сколь страстно я жажду хотя бы пару миллионов Льювента, которые достались дяде Теодору?

Я ответил, что всю жизнь только об этом и мечтал, но Пол меня не слышал. Он вскочил с кровати и кинулся к фортепьяно. Сел на табурет, протянул к клавишам растопыренные пальцы, откинул голову с закрытыми глазами и на несколько мгновений застыл. Неожиданно обе его руки опустились на левую часть клавиатуры, и тишину разорвал удар грома. За первым громовым раскатом последовали другие, после чего руки Пола стали смещаться вправо и громыхание вскоре сменилось взвизгами и тонкими всхлипами. Вдруг Тейер резко остановился и повернулся лицом ко мне:

– Вот как я жажду этих денег. Вот, что я чувствую.

– Как все печально! – промолвил я.

– А я о чем говорю?! Допустим, у меня было бы пять миллионов. С доходов от этой суммы я мог бы выходить в эфир по часу в день в десятке крупных городов. Да не один, а с тридцатью оркестрантами! Мы бы играли музыку грядущего! Я уже успел кое-что сочинить. Думаете, я тронутый? Да, черт подери, вы правы! Я тронутый! Безумный. Одержимый тем самым безумием, которое когда-то владело Бетховеном и Бизе! А записи! Какие я буду делать записи! Вернее, какие бы я делал записи… Увы… Вместо того чтобы воплотить в жизнь эту мечту о рае, я сижу здесь. Я вот только что рассуждал о миллионах. А знаете, как у меня обстоят дела с финансами? Сейчас услышите.

Отвернувшись от меня, он склонился над фортепьяно и стал двумя пальцами правой руки наигрывать на черных клавишах. Пол не выходил за пределы одной октавы, еле-еле нажимая на клавиши, так что, даже навострив уши, я едва слышал слабое бессвязное бренчание. Оно вызывало у меня зубовный скрежет.

– Могу одолжить вам доллар, – повысив голос, промолвил я.

Пол замер:

– Спасибо. Если ваша помощь понадобится, я дам вам знать. Меня здесь кормят, так что с голоду я не помру. Хотите знать, чт́о сказала бы мисс Мэрси?