Черная изба

Тогучин быстро остался позади, и под колеса легло гладкое полотно трассы. Они ехали назад той же дорогой, которой вчера утром Крыса везла Катю в Лебяжье. Марьям уснула на заднем сиденье, Зарема вела машину молча и очень быстро, как будто боялась куда-то опоздать. Катя бездумно смотрела вперед, на бесконечную черную ленту дороги, зажатую между белых полей.

Холодные пальцы гладят ее разгоряченный лоб, перебирают волосы. Сено колет бока и спину сквозь ткань, непривычный запах щекочет нос, она чихает – и кожу на виске царапает что-то острое.

– Что это?! – Голос срывается на писк, рука беспорядочно шарит у лица, и на ее кисть ложится другая, очень холодная. Узкая, легкая ладонь, длинные жесткие пальцы, выпуклые суставы – и острые загнутые когти на концах.

– Катя, хочешь позвонить маме? – Мягкая ладонь легла ей на плечо, заставляя вздрогнуть и открыть глаза. Машина стояла на светофоре. Зарема усталым, уже знакомым жестом убрала со лба выбившиеся из прически волосы.

– Маме? Ну… – Катя замялась. – Нет, наверное.

– Не хочешь, чтобы волновалась. – Женщина понимающе кивнула. – Но ведь ты вчера не звонила – она, наверное, и так беспокоится.

Катя вздохнула. Стоит ли объяснять Зареме, что про ежедневные звонки она наврала, а мама сейчас вряд ли беспокоится о чем-то, кроме предстоящего Максу поступления?

– Я… я номера не помню, – выдавила она. – Она недавно сменила, он у меня только в телефоне и был…

– Телефон свой уже не найдешь, – вздохнула Зарема. – Светлана его где-нибудь в канаву выбросила, чтобы полиция не нашла.

– Ну… Заработаю, наверное, летом… Или матпомощь…

Катя вдруг с оглушительной ясностью поняла, что вот прямо сейчас ей некуда возвращаться. Ехать обратно в колледж, к Елене Алексеевне и Крысе, которая бросила ее телефон в канаву?

Знала ли директриса о планах своей бабки? Ох, вряд ли. Если бы знала, Крыса не стала бы прятать ее в машине. Господи, что ей стоило тогда просто высунуться, поздороваться, и все пошло бы иначе… И тогда Марьям не спала бы сейчас на заднем сиденье, а лежала бы на соломе в черном доме, тихая и холодная?

– Ты… ты не человек?

– Я дух, человек и птица. Разве ты не знаешь меня?

– Нет! Откуда мне знать, я ведь не отсюда!

– В других местах есть другие.

– У нас нету. – Она решительно мотает головой, и ухо щекочет что-то мягкое – то ли мех, то ли… перья? – У нас не отдают людей на съедение чудовищам!

Катю дернуло вперед на ремне: минивэн резко затормозил, проскользив по обледенелой дороге. Она открыла глаза и тревожно посмотрела на Зарему.

– Ничего, спи, – успокаивающе кивнула та. – Авария впереди, гололед. Гаишники по очереди пропускают. Сейчас объедем – и дальше побежим. Я разбужу, как будем подъезжать.

«Она ведь тоже не спала всю ночь», – подумала Катя. Не спала и блуждала по лесу на морозе. Что, интересно, держит ее на плаву? То, что она спасла одну дочь и торопится забрать вторую? Но Леночке в колледже ничего не угрожает. При всей зловредности Липатовых вряд ли они будут подсылать к ней наемных убийц, тогда почему Зарема так гонит? Что она будет делать в Новосибирске одна с детьми? Вроде бы Леночка упоминала, что у них там какая-то родня, или это со стороны отца… В любом случае ей, Кате, лучше озаботиться собственной судьбой. Если не в колледж, значит – домой? К матери, которая отобрала у нее бабушкино наследство и отдала его Максу?

– Мама, смотри, опять пожарные!

– Вижу, дочка. Да когда уже проедут! Здесь стоим, там стоим! – Зарема потерла виски, глотнула компота из термоса, предложила девочкам. Катя взяла, а Марьям мотнула головой и завертела ручку стеклоподъемника. В салон ворвался морозный воздух и бензиновая вонь, по ушам ударил вой сирен, синие отблески мигалок расцветили слежавшийся снег по сторонам дороги. Марьям высунула голову из окна, провожая взглядом колонну.

– Раз, два, три… шесть… семь! Почему так много? Что-то взорвали?

– Что ты глупости говоришь, – сердито оборвала ее мать. – Что там взрывать? Лес да поле? Просто где-то пожар – элеватор, склад, может быть.

– А вдруг наш лес горит?

– Да и пусть горит этот лес вместе с их поганой деревней. Насмотрелись на него за десять лет! Закрой окно, Марьям. Холодно, слышишь?