Черная книга

Но больше всего посетителей дворца удовольствий пугали новые смыслы, странные знаки и отсветы неведомых миров, проступавшие в зеркальных отражениях лиц бесконечного множества людей, которыми художник населил свою картину, каждый ее уголок. И когда искатели наслаждений, разгуливая с затуманенной головой среди бархатных кресел и наблюдая в зеркале среди прочего собственные отражения, замечали, что лицо персонажа картины, например самого обыкновенного, чем-то опечаленного гражданина или довольного жизнью работящего весельчака в фетровой шляпе, в зеркальном стекле становится картой, переполненной намеками на загадку или забытую историю, они начинали воображать себя немногими избранниками, догадавшимися о существовании великой тайны. И всем было понятно, что эти люди, которых женщины дворца удовольствий ублажали, как вельмож, не успокоятся, пока не разгадают загадку картины и зеркала, и пойдут на любые испытания, чтобы найти тайне хоть какое-то объяснение.

Когда много лет спустя – и даже через много лет после того, как хозяин притона канул в неведомые глубины босфорских вод, – заведение, блеск которого успел сильно потускнеть, вновь навестил комиссар полиции Бейоглу, постаревшие женщины сразу поняли по печальному выражению его лица, что и он тоже один из таких лишенных покоя людей.

Оказалось, комиссар пришел затем, чтобы еще раз взглянуть в зеркало и попытаться все-таки разгадать загадку давнишнего знаменитого преступления – убийства на площади Шишли. Но ему рассказали, что неделю назад в холле завязалась драка – скорее от скуки, чем из-за женщины или денег, – и огромное зеркало, упав на дерущихся, разлетелось вдребезги. Так и не смог комиссар, которому скоро предстояло выйти в отставку, отыскать среди осколков разгадку преступления. Нераскрытой осталась и тайна зеркала.

Глава 15 Не рассказчик, а рассказ

Мой способ письма – это, скорее, размышление вслух, приправленное причудами автора, и нимало не забочусь я о тех, кто внимает моей истории.

Де Квинси[191]

Договариваясь о встрече перед лавкой Аладдина, Мехмет продиктовал Галипу семь телефонных номеров. Галип до такой степени рассчитывал найти по одному из них Джеляля и Рюйю, что перед глазами его уже оживали улицы, дома и квартиры, где он снова сможет их увидеть. Он знал, что стоит им при встрече лишь завести речь о том, почему они скрывались, как он сразу же найдет их объяснения правдивыми и убедительными. И еще он был уверен, что Джеляль и Рюйя скажут: «Галип, мы тоже очень хотели тебя разыскать, но не застали ни дома, ни на работе. Куда же ты запропастился?»

Галип встал с кресла, в котором провел несколько часов, снял пижаму Джеляля, умылся, побрился, оделся. Глядя в зеркало, он отчетливо видел на своем лице буквы, однако они не казались ему ни свидетельством таинственного заговора или безумной игры, ни иллюзией, способной пробудить сомнение относительно того, кто он такой. Буквы были частью реального мира, такой же, как розовое мыло «Люкс», каким пользовалась Сильвана Мангано[192], или старое бритвенное лезвие на полочке перед зеркалом.

Подняв просунутый под дверь свежий номер «Миллийет», Галип прочитал свой текст в колонке Джеляля так, словно его написал кто-то другой. Поскольку напечатали статью под фотографией Джеляля, то автором, очевидно, был Джеляль. С другой стороны, Галип знал, что сам написал статью. Но ему не виделось здесь никакого противоречия, напротив, эта ситуация была вполне естественна для хорошо знакомого ему и понятного мира. Он представил, как Джеляль сидит в одной из квартир, адреса которых теперь имелись у него, Галипа, и читает в своей собственной колонке статью, написанную другим человеком. Впрочем, вряд ли Джеляль воспримет это как оскорбление или фальсификацию. Скорее всего, он даже не поймет, что это чужая статья, – решит, что снова напечатали что-нибудь из архива.

Перекусив хлебом с икорной пастой, языком и бананами, Галип захотел упрочить свои связи с реальным миром и проверить, в каком состоянии находятся некоторые начатые, но еще не завершенные дела. Для начала он позвонил коллеге-адвокату, вместе с которым участвовал в некоторых политических процессах, сказал ему, что на несколько дней был вынужден спешно уехать из Стамбула, и узнал, что одно дело, как обычно, продвигается очень медленно, а по другому приговор вынесен: подзащитным дали по шесть лет за укрывательство основателей подпольной коммунистической организации. Сообразив, что всего полчаса как видел новость об этом процессе в газете, но даже не вспомнил о своей к нему причастности, Галип разозлился – но не смог толком понять, на кого и за что. Затем он позвонил домой, словно это было самым естественным в сложившейся ситуации. «Если Рюйя ответит, – сказал он себе, – я ее разыграю». Он решил, что изменит голос и представится человеком, разыскивающим Джеляля. Но трубку никто не снял.