Черная книга

– Но, дорогой отец, посмотрите, у нас же есть еще… – И девушка показала какую-то книгу, не столько паше, сколько зрителям, но Галип все равно не разобрал, что это. Он только понял, что не Коран, отчего стало еще интереснее, но и второй дубль ситуацию не прояснил.

И позже, когда они с Искендером поднялись на старинном лифте и вошли в номер 212, он не мог избавиться от чувства досады, какое бывает, когда никак не получается вспомнить хорошо знакомое имя.

Английские журналисты, которых он видел в ночном клубе в Бейоглу, все были здесь. Мужчины, не выпуская из рук стаканы с ракы, настраивали камеру и освещение, а женщина читала журнал. Когда дверь открылась, она подняла голову.

– Перед вами наш знаменитый журналист Джеляль Салик собственной персоной! – провозгласил Искендер на английском.

Галип, словно прилежный ученик, тут же в уме перевел эту фразу на турецкий и поморщился.

– Очень приятно, – одновременно, словно герои комикса, отозвались все трое.

– Но разве мы раньше не встречались? – прибавила женщина.

– Спрашивает, не встречались ли вы раньше, – перевел Искендер.

– Где? – осведомился Галип.

Искендер перевел.

– В том клубе, – напомнила женщина.

– Я уже много лет не хожу в клубы, не имею такой привычки, – убежденно произнес Галип. – Даже не могу припомнить, чтобы хоть раз в жизни побывал в каком-нибудь клубе. Я нахожу, что, проводя досуг в такого рода многолюдных заведениях, повредил бы тем самым напряженной творческой деятельности и неустанной работе мысли, которые требуют уединения и душевного здоровья. Не способствует желанию вести ночную жизнь и принявший небывалый размах политический терроризм. Однако мне известно, что не только в Стамбуле, но и во всех уголках моей страны есть люди, которые – и я не могу осуждать их за это – считают себя Джелялем Саликом, представляются Джелялем Саликом. Более того, бродя ночами в чужой одежде по окраинным кварталам, где свила гнездо нищета, в самом средоточии покрытой мраком, не познаваемой разумом, таинственной жизни, я сам, дрожа от страха, встречал тех несчастных, что способны перевоплощаться в «меня» настолько убедительно, что жуть берет. Я даже подружился кое с кем из них. Стамбул – это целая страна. Огромная, непостижимая.

Пока Искендер переводил, Галип смотрел в открытое окно на Золотой Рог и тусклые огни исторической части города. Мечеть Селима Грозного, по всей видимости, хотели иллюминировать на радость туристам, но, как обычно бывает в таких случаях, часть лампочек украли, и мечеть приобрела вид странной и страшной каменной груды, похожей на черный рот однозубого старика. Когда Искендер замолчал, женщина вежливо, но с озорным огоньком в глазах извинилась за ошибку и сказала, что перепутала господина Салика с высоким писателем в очках, который в ту ночь в клубе рассказал одну весьма интересную историю. Не похоже было, что она поверила Галипу. Очевидно, она решила принять странную ситуацию за любопытное проявление турецких национальных особенностей, придерживаясь, как это свойственно образованным людям с широкими взглядами при столкновении с незнакомой культурой, принципа «не понимаю, но уважаю». Галип почувствовал симпатию к сообразительной веселой женщине, которая не стала прерывать игру, хотя и заметила, что карты крапленые. Может быть, она немного похожа на Рюйю?

Когда установили осветительные приборы, камеру, микрофон и Галип уселся в кресло, которое из-за черных кабелей походило на электрический стул, англичане заметили, что он нервничает. Один из мужчин, улыбнувшись, вручил ему стакан, налил ракы и учтиво поинтересовался, сколько добавить воды. Женщина, тоже с улыбкой – они все постоянно улыбались, – вставила в проигрывающее устройство кассету и с игривым видом, словно собиралась включить порнофильм, нажала кнопку. На маленьком переносном экранчике замелькали кадры, снятые в Турции за восемь дней. Смотрели их с несколько ироничным видом, словно это и в самом деле был порнофильм, но молча, и нельзя сказать, что без интереса. Веселый нищий-акробат, демонстрирующий свои переломанные руки и вывернутые в суставах ноги; бурный митинг и интервью пламенного политического лидера после него; два старика играют в нарды; съемки в мейхане и ночном клубе; владелец ковровой лавки с гордостью демонстрирует свой товар; кочевое племя ведет верблюдов в гору; мчащийся в клубах дыма паровоз; дети из кварталов геджеконду машут руками камере; женщины в чаршафах рассматривают апельсины на прилавке зеленщика; прикрытый газетами труп жертвы политического убийства; пожилой носильщик перевозит на телеге рояль…

– Я знаю этого носильщика! – внезапно вспомнил Галип. – Двадцать три года назад он перевозил наши вещи из дома Шехрикальп на задворки.

Все весело и в то же время серьезно смотрели, как телега с роялем заезжает в сад перед старинным зданием, а пожилой носильщик так же весело и серьезно улыбался в камеру.