Последовало долгое молчание. Потом я двинулся к матери, но в двух шагах от нее остановился. У меня подгибались колени. Не подходя ближе, я изо всех сил заорал на нее. Что я кричал, теперь уже точно не помню, но, во всяком случае, между нами вспыхнула очередная безобразная ссора. Мы оба даже забыли о том, что нас могут услышать соседи. Это был один из тех моментов, когда человека уже ничто не сдерживает и он способен в гневе наговорить другому все, что угодно, а то и расколотить посуду или опрокинуть печку-буржуйку.
Наконец я заставил себя выскочить за дверь, оставив маму в слезах среди отрезов шифона, ниток и импортных булавок (первые турецкие булавки начала производить в 1976 году компания «Атлы»). До полуночи я бродил по городским улицам. Зашел во двор мечети Сулейманийе, перебрался через Золотой Рог по мосту Ататюрка, поднялся в Бейоглу. Меня обуял дух гнева и мести, я словно перестал быть самим собой, и тот, кем я должен был быть, преследовал меня.
В Бейоглу я зашел в первое попавшееся кафе – просто потому, что хотелось побыть среди людей. Но я ни на кого не смотрел, боясь встретиться взглядом еще с одним бедолагой, пытающимся как-то убить бесконечный субботний вечер, ибо такие люди сразу узнают себе подобных и презирают их. Вскоре ко мне подошли мужчина и женщина, видимо супруги, и мужчина начал что-то мне говорить. Кто же был этот седой пришелец из моих воспоминаний?
Это был тот самый мой старый приятель, чей дом я безуспешно пытался найти в Фенербахче. Он женился, работал в государственной железнодорожной компании, рано поседел, очень хорошо помнил наши лицейские годы. Бывает, встречаешься со старым знакомым, которого не видел много лет, и тот, чтобы показать жене или друзьям, какое интересное у него было прошлое, выставляет тебя на редкость интересным человеком и ведет себя так, будто у вас с ним есть какие-то необыкновенные общие тайны, а ты только диву даешься. Я, впрочем, не удивился, но и не стал подыгрывать ему и говорить, что по-прежнему веду ту жалкую и полную страданий жизнь, которая осталась у него в прошлом.
Помешивая ложечкой мухаллеби[86]
, хотя и не клал в стакан сахар, я рассказал, что давно женат, хорошо зарабатываю, что ты ждешь меня дома, а я вот, оставив свой «шевроле» на Таксиме, пришел сюда, чтобы купить по твоей просьбе тавукгёйсю[87]; мы живем в Нишанташи, и я мог бы подвезти их на своей машине, если нам по пути. Мой приятель поблагодарил, но отказался: он, оказывается, по-прежнему живет в Фенербахче. Он стал расспрашивать о тебе – сначала нерешительно, но потом, когда я сказал, что ты «из хорошей семьи», любопытство взяло верх: ему очень хотелось показать своей жене, что у него есть знакомые в «хороших семьях». Я не стал его разочаровывать и заметил, что он наверняка должен тебя помнить. Он, конечно же, с удовольствием вспомнил и попросил передать тебе свое глубочайшее почтение. Выйдя из кафе с пакетом тавукгёйсю в руках, я на прощание расцеловался сначала с ним, а потом, как это делали в фильмах вежливые европейцы и американцы, и с его женой. Какие странные вы люди, мои читатели, в какой удивительной мы живем стране!Глава 13
Смотри, кто пришел!
Мы должны были встретиться гораздо раньше.
На шоссе, куда спустился Галип от дома бывшего мужа Рюйи, ему не удалось поймать машину. Междугородные автобусы даже не думали снижать скорость и с непреклонным видом проносились мимо. Галип решил дойти пешком до железнодорожной станции Бакыркёй. Путь до станции, с виду напоминавшей обшарпанный холодильник, из тех, что бакалейщики используют в качестве витрины, был неблизким. Пока Галип, увязая в снегу, добрел туда, он успел несчетное количество раз представить себе, как находит Рюйю. Они возвращаются к своей обычной жизни, причина «ухода» Рюйи, оказавшаяся очень простой и понятной, почти забывается – но даже в этой воображаемой жизни Галип никак не смел сказать Рюйе, что встречался с ее бывшим мужем.