Черная книга

Поезд подошел через полчаса. В вагоне рядом с Галипом уселся старик, которому хотелось поговорить, и рассказал историю, случившуюся сорок лет назад в такую же холодную зимнюю ночь. Шла война, в которую, как ожидали, могла вступить и Турция; страна переживала тяжелые времена. Старик тогда служил в армии, его кавалерийская часть стояла в одной деревушке во Фракии и страдала от нехватки провианта. Однажды утром, получив секретный приказ, часть выдвинулась из деревни и после целого дня пути приблизилась к Стамбулу, однако в город сразу не вошла: солдатам было велено ждать наступления ночи на холме над Золотым Рогом. Когда жизнь в городе замерла, они въехали на темные улицы, в тусклом свете притушенных фонарей провели своих лошадей по обледеневшей брусчатке и сдали их на скотобойню в Сютлюдже. Старик описывал кровавую сцену забоя, рассказывал, как вываливались из распоротых лошадиных животов внутренности, словно пружины из кресла с треснувшей обивкой; как остолбенело смотрели животные на свои кишки, лежащие на окровавленном полу; как злились мясники; как уходили пешком из города солдаты, тихо, словно пытающиеся скрыться преступники, и в их глазах была та же тоска, что и в глазах ждущих своей очереди лошадей… Шум поезда заглушал слова, и Галипу приходилось изо всех сил напрягать слух.

На площади перед вокзалом Сиркеджи не было ни одной машины. Галип решил было дойти до своей конторы и переночевать там, но тут заметил такси, которое разворачивалось, очевидно, чтобы подобрать его. Такси, однако, остановилось значительно раньше, и черно-белый человек с портфелем в руке, словно явившийся из черно-белого фильма, открыл дверцу и сел в машину, которая тронулась с места, но перед Галипом снова затормозила. Шофер сказал Галипу, что они с бей-эфенди[89] могут подвезти его до Галатасарая. Галип сел в такси.

Выходя в Галатасарае, он пожалел, что так и не перемолвился с человеком из черно-белого фильма ни единым словом. Когда они проезжали через Золотой Рог, Галип, глядя на пришвартованные к мосту пустые пассажирские пароходы с включенными огнями, думал, не сказать ли попутчику: «Бей-эфенди, однажды, много лет назад, в такую же снежную ночь…» Словно главное было начать, а там он спокойно рассказал бы свою историю до самого конца, и черно-белый человек с интересом ее выслушал бы.

Пройдя мимо кинотеатра «Атлас», Галип остановился перед витриной магазина женской обуви (у Рюйи был тридцать седьмой размер), и тут к нему приблизился невысокий щуплый человек с портфелем из кожзаменителя, какие обычно носят сборщики платы за газ, и в пиджаке, застегнутом на все пуговицы, как пальто.

– Как вы относитесь к звездам? – спросил незнакомец.

Галип подумал было, что имеет дело с коллегой того предприимчивого субъекта, который в ясные ночи устанавливает на площади Таксим телескоп и за сто лир дает любопытствующим посмотреть на звезды, но незнакомец достал из портфеля фотоальбом, начал его перелистывать – и Галип увидел отпечатанные на хорошей бумаге фотографии турецких кинозвезд. Но что это были за фотографии!

Хотя нет, конечно же, для снимков позировали не сами знаменитые актрисы, а похожие на них женщины в тех же костюмах и украшениях, а главное – точь-в-точь копирующие их позы, манеру держаться, курить, округлять губы или выпячивать их, словно для поцелуя. Каждая страница посвящалась какой-то одной звезде: сверху значилось ее имя, вырезанное из газетного заголовка, посредине – цветная фотография, взятая из какого-нибудь журнала, а вокруг нее – снимки копирующей звезду женщины в разных соблазнительных позах.

Увидев, что Галип проявил интерес к фотографиям, щуплый человек с портфелем увлек его на узкую безлюдную улочку, ведущую к кинотеатру «Йени-Мелек», и вручил ему альбом – полистай, мол, сам. При свете, идущем от странной витрины, где на тонких нитях были подвешены руки в перчатках, ноги в чулках, зонтики и сумки, Галип внимательно рассматривал фотографии. Вот Тюркян Шорай пляшет, задирая цыганскую юбку намного выше колен, и устало курит; вот Мюжде Ар очищает банан, озорным взглядом смотрит в камеру, дерзко смеется; вот Хюлья Кочйигит в очках зашивает снятый бюстгальтер, низко наклоняется, моя посуду, а потом горько и безутешно плачет. Щуплый человек, смотревший на Галипа не менее внимательно, чем тот – на фотографии, вдруг решительно, словно школьный учитель, застукавший ученика за чтением неподобающей книжки, выхватил альбом у него из рук и запихнул в портфель.

– Отвести тебя к ним?

– А где они?

– Ты похож на приличного человека, идем.

Пока они шли переулками, владелец фотоальбома настойчиво выспрашивал у Галипа, кто ему больше всего понравился, и тот наконец сказал, что Тюркян Шорай.

– Она настоящая! – прошептал человек с портфелем, словно делясь тайной. – Она обрадуется, ты ей тоже очень понравишься.