Я понял, что буду писателем, когда после дембеля, отслужив два года по призыву в мотострелковой дивизии, поступил на факультет журналистики МГУ. Учиться было легко и приятно, а тут ещё в меня влюбилась отменных форм девушка, тоже первокурсница университета, но с психфака. Она любила меня явно крепче и горячее, чем я её. И потому я наслаждался жизнью, не испытывая никаких угрызений. Ещё я увлёкся творчеством и загадочной судьбой Гоголя – изучал документы, воспоминания его современников и монографии его бесчисленных биографов. Один из сделанных мной выводов меня потряс: этот наш национальный гений, в отличие от другого, от Пушкина, совсем не был избалован женским вниманием. Более того, совершенно очевидно, что он так и помер девственником. А меня-то, беззаботного студента, уже вдруг полюбили, да ещё как! Плоть моя торжествовала, а справедливый разум возмущался: я ведь далеко не Гоголь по таланту и ничем не заслужил нахлынувшего половодья чувств. На этом контрасте, своего счастья и гоголевского безрыбья, я однажды до того расчувствовался, по-мужски соболезнуя бессмертному классику, что решил досконально разобраться, почему же у него «не сложилось». И сел писать!
Повесть об официозном праведнике Гоголе, измысленную под таким фривольным углом зрения, опубликовать в те подцензурные годы было невозможно (да и теперь-то на всём белом свете нашлось, как видим, лишь одно смелое издательство). Моя девушка с психологического попросила почитать мою рукопись своего знакомого, детского поэта, – он был известен, издавался огромными тиражами. Но главное, он был лежачий инвалид, и девушка за ним ухаживала. Я неприличным образом потерял дар речи, увидев в кожаном кресле-каталке седую лобастую голову, которая покоилась на младенческом тельце с кукольными высохшими ножками, небрежно задрапированными тонким пледом. Но больше всего поражал какой-то брутальный оптимизм этого человека. Поэт сказал мне, что проглотил мою повесть залпом, не отрываясь, а затем перечитывал её всю ночь, не в силах заснуть. «Продолжайте писать прозу, молодой человек, ни в коем случае не останавливайтесь!» – настаивал он. Уже давно ушёл он из жизни, ещё раньше расстался я с любящей, но нелюбимой девушкой, а сочинять, конечно, бросил… в твёрдой уверенности, что это она, добрая душа, подговорила поэта дать мне лестный отзыв.
Стимул писать художественную прозу вернулся ко мне спустя годы, когда я уже был матёрым редактором и успел поработать в штате крупнейших отечественных СМИ. Редактору пристало обладать обширной эрудицией, в том числе в сфере литературы и искусства. Так что не только любопытства ради, но и по долгу службы взял я как-то в руки новинки, одну за другой подряд, от самых модных авторов, оперативно отмеченные престижными литературными премиями. С недоумением осилил первый роман, кое-как дожевал другой, напечатанный завидным тиражом, и потом постыдно забуксовал на тривиальном и пресном опусе третьего лауреата. Я был раздосадован и разочарован. А давай, подумал я свирепо, попробую тряхнуть стариной и создать задорную вещицу, нарушающую унылые каноны, – роман, который мне бы, как требовательному читателю, было интересно когда-нибудь перечитать…Кажется, опыт удался. Во всяком случае, теперь я точно знаю, что мой лучший читатель – это я сам.
