Раффлс стоял наверху у камина. Он взял одну из фотографий в рамке с каминной полки и изучал её сквозь прорези своей дурацкой маски, которую он всё ещё не снял. Похоже, она ему понадобится. Леди вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, а её муж ещё раз наполнил свой бокал. Я бы предупредил Раффлса криком, чтобы прервать гибельное для него созерцание фотографии, но именно в этот момент, как назло, по нашей стороне площади неспешно вышагивал не кто иной, как констебль. Всё, что мне оставалось, это грустно посмотреть на инвалидное кресло и спросить у констебля который час. «Видимо, меня продержат тут всю ночь», – обронил я и только когда эти слова сорвались с моих губ, я понял, что они уничтожили заготовленные мною варианты объяснения происходящего. Осознав это, я похолодел. К счастью, враг шёл по тротуару, с которого он мог увидеть разве что потолок гостиной, если бы решил взглянуть в сторону дома. Он отошёл ещё не слишком далеко, когда женщина открыла дверь в гостиную и ахнула так громко, что я услышал её на другой стороне улицы. И никогда мне не забыть последующую сцену в освещённой комнате с низким балконом и французскими окнами.
Раффлс стоял лицом к лицу со смуглой красавицей, профиль которой – такой, каким я увидел его впервые в электрическом свете – вырезан в моей памяти, словно камея. Безупречная линия лба и носа, короткая верхняя губа, идеальный подбородок – черты, которые чаще можно увидеть в мраморе, чем во плоти. Она и стояла недвижно, как мраморная, а точнее, светло-бронзовая, ибо таков был цвет её кожи и, насколько я мог видеть, она ничуть не побледнела, не задрожала, лишь грудь её поднималась и опускалась. Так она стояла, не дрогнув перед грабителем, который, мне думается, первым мог бы оценить её храбрость. Я был настолько этим восхищён, что не мог понять, как Раффлс не смутился перед такой смелой женщиной. Но так не могло долго продолжаться. Женщина презрительно смотрела на него, а он стоял неподвижно, держа в руке фотографию. Затем быстрым решительным движением она повернулась не к двери или звонку, а к открытому окну, через которое вошёл Раффлс. А ведь этот проклятый констебль был всё ещё рядом! До сих пор оба молчали, но тут Раффлс что-то тихо произнёс и при звуке его голоса женщина обернулась. Раффлс смиренно смотрел на неё, сорвав маску.
– Артур! – вскрикнула она так громко, что её можно было услышать посреди площади.
Потом они стояли, вглядываясь друг в друга, без единого движения, а немного погодя открылась и с грохотом захлопнулась входная дверь. Это вышел из дома её муж – отличная фигура, но притом испитое лицо и чрезмерно осторожная походка человека, старающегося сохранять равновесие. Он разрушил очарование момента. Его жена подошла к балкону, обернувшись, посмотрела в комнату, затем снова вслед мужу, и на этот раз я смог разглядеть её лицо. Это было лицо человека, переводящего взгляд с Гипериона на сатира. И затем я увидел, как кольца на её руке вспыхнули, когда она нежно положила руку на плечо Раффлса.
Они исчезли, и я не мог больше видеть их в окне. Их головы мелькнули на секунду в другом окне. Затем они скрылись из виду, и в глубине дома светом озарился уже другой потолок. Они ушли в дальнюю гостиную, за пределы моего обзора. Служанка принесла кофе, но хозяйка поспешила забрать поднос у двери и вновь исчезла. На площади по-прежнему было тихо. Я постоял ещё несколько минут, не двигаясь с места. Пару раз мне показалось, что я слышал их голоса из дальней гостиной. Но мне могло и показаться.
Те читатели, кого интересует моя реакция на подобные события, смогут легко догадаться, что происходило в моей душе в те минуты. Мне совершенно не хочется вспоминать об этом. Я помню, что думал тогда о Раффлсе. О том, что его раскрыли, о том, что он воскрес для мира. Но только один человек знал об этом – женщина, чьё лицо ясно говорило о былой любви. Сохранит ли она его тайну? Сообщит ли он ей, где он живёт? Было ужасно думать, что наши дома так близко друг от друга, но тут же пришло понимание, как с этим быть. Он не скажет ей, где живёт. Я слишком хорошо его знал. Он убежит, как только сможет, и я с моим инвалидным креслом не должен разоблачить его. С этой мыслью я потащил чёртову коляску за ближайший угол. Затем я стал ждать – по крайней мере, я ничего так не испорчу – и через какое-то время он появился.
Он передвигался быстро, и я понял, что был прав – Раффлс не стал изображать перед ней инвалида. Но, повернув за угол и увидев меня, он с радостным возгласом плюхнулся в кресло и с облегчением длинно выдохнул.
– Отлично, Банни, ты всё сделал как надо! Возвращаемся в Эрлз-Корт, она, возможно, последует за мной, но не обратит внимания на инвалида в кресле. Домой, домой, домой и ни слова пока мы не доберёмся туда!