Черная маска. Избранные рассказы о Раффлсе

Так я размышлял в кэбе по дороге в Ричмонд. По нашему общему мнению, Ричмонд был одним из лучших мест для отступления в пригород, которого так желал Раффлс, и путь в тщательно выбранном экипаже, безусловно, был самым приятным способом добраться туда. Через неделю или десять дней Раффлс должен был написать мне в почтовое отделение Ричмонда, но по крайней мере неделю я буду наедине с собой. Было весьма приятно откинуться в комфортабельном кэбе слегка наискосок, чтобы видеть своё отражение в зеркале заднего вида, которое стало почти таким же улучшением этих экипажей, как и резиновые шины. На самом деле я был довольно привлекательным юношей, если можно называть себя так, достигнув тридцатилетнего возраста. Я не мог похвастать ни впечатляющими чертами лица, ни своеобразной чарующей выразительностью, которая делала Раффлса непохожим ни на кого другого. Но сама эта уникальность и была опасна – Раффлса невозможно было забыть или перепутать, тогда как меня трудно было отличить от сотен других молодых людей Лондона. Добродетельным людям это может показаться невероятным, но тюремное заключение не оставило на мне никакого внешнего отпечатка и я достаточно тщеславен, чтобы полагать, что совершённое мною зло никак не отражается на моем лице. В этот день меня поразила чистота и свежесть моего лица, и несколько даже огорчила общая невинность облика, отражённого в зеркале. Мои пшеничного цвета усы, которые я отрастил за время затянувшегося отпуска, имели самый неутешительный размер и становились абсолютно невидимы при ярком свете, если не использовать воск. Глядя на это лицо, было трудно сказать, что перед вами отчаянный уголовник, который уже «отмотал срок» и заслужил ещё несколько, поверхностный наблюдатель мог бы даже предположить, что я глуповат.

Во всяком случае, передо мной не захлопнут дверь первоклассной гостиницы без видимых причин и я не без удовлетворения скомандовал извозчику направиться к «Звезде и Подвязке». Я также пожелал проехать через Ричмонд-Парк, хотя он и предупредил меня, что такой маршрут значительно увеличит расстояние и, соответственно, стоимость поездки. Была осень и я подумал, что сейчас самое время полюбоваться красками природы. Я научился у Раффлса ценить подобную красоту даже во время очередного опасного предприятия.

Я упоминаю здесь об этом маленьком событии лишь потому, что, как и большинство удовольствий, оно было чрезвычайно кратковременным. Мне было очень комфортно в гостинице «Звезда и Подвязка», которая была настолько пуста, что мне достался номер, достойный принца, где я мог наслаждаться лучшим из всех видов (по моему патриотическому мнению) каждое утро, пока я брился. Я прошёл много миль по превосходному парку, по пустошам Хэма и Уимблдона, а однажды дошёл до самого Эшера, где мы когда-то оказали услугу одному почтенному жителю этого восхитительного местечка. Именно в Хэме, который Раффлс считал особенно желанным, я нашёл почти идеальное убежище. Это был коттедж, где комнаты, как я узнал, обычно сдавались на лето. Хозяйка коттеджа, добродушного вида дама, была очень удивлена, получив мою заявку на зимние месяцы. Но я давно обнаружил, что слово «писатель», произнесённое с придыханием, как правило, объясняет любую невинную странность в поведении или внешнем виде, а иногда и требует чего-то в этом духе для пущей убедительности. Данный случай не стал исключением, поэтому, когда я с порога сообщил, что могу писать только в комнате с окнами на север, питаясь исключительно бараньими отбивными и молоком, а на случай ночного вдохновения мне необходима холодная ветчина в гардеробе, моя принадлежность к литературе стала несомненной. Я заплатил за месяц вперёд и погрузился в ужасную хандру, пока не истекла неделя, после которой Раффлс мог появиться в любой момент. Я объяснял своё поведение тем, что вдохновение всё никак не приходит, и спросил, не была ли баранина из Новой Зеландии.

Трижды я безрезультатно наведывался в почтовое отделение Ричмонда, а на десятый день я заходил туда каждый час. Для меня не было ни строчки, даже с вечерней почтой. Домой в Хэм я вернулся, предчувствуя худшее, а на следующий день после завтрака вновь появился в Ричмонде. Но для меня ничего не было. Больше ждать я не мог. Без десяти одиннадцать я уже поднимался по лестнице на станции Эрлз-Корт.

Утро в этой части Лондона было ужасным, мокрый туман окутывал длинную прямую улицу и, будто ласкаясь, холодно и липко обволакивал лицо. Размышляя о том, насколько погода в Хэме лучше, чем здесь, я свернул в наш переулок и увидел, что дома с утонувшими в тумане дымоходами нависают над головой, словно горы. У входа в наш дом стоял еле различимый экипаж, который я сначала принял за фургон торговца. К моему ужасу это оказался катафалк и дыхание застыло на моих губах.

Я посмотрел на наши окна – шторы были опущены!

Я бросился внутрь. Дверь доктора была открыта. Я вошёл без стука, доктор сидел в кабинете, глаза его были красны, а лицо покрыто пятнами. Он был в чёрном с ног до головы.

– Кто умер? – выпалил я. – Кто?