Чёрная метка

Те, кто заранее позаботился об оснащении «палубной команды», явно отдали предпочтение эффективности и простоте в ущерб разнообразию. Так что выбор оказался не слишком велик: в основном пистолеты-пулеметы «стерлинг», дюжина штурмовых винтовок с американскими сорокамиллиметровыми гранатометами М-203, а также в отдельной коробке — ручные гранаты, немного напоминающие «лимонки» советского производства. Из более серьезных вещей на свет были извлечены только тяжелый крупнокалиберный «браунинг» производства ЮАР, на треноге, и несколько упакованных по отдельности «стингеров» предпоследнего поколения.

Все это отчего-то было иностранного производства.

— Чего уставились? Приступайте.

Откуда-то появилась нарезанная кусками ветошь:

— А ну-ка, передавай…

Вместе с остальными, не дожидаясь команды, Владимир Александрович принялся очищать от заводской смазки и протирать извлеченное из тайников оружие, снаряжать магазины патронами, прилаживать оптику… Почти сразу пришло ощущение деловой, но в то же время приподнятой атмосферы, радостное возбуждение — как у артистов эстрады, после долгого перерыва собравшихся за кулисами в ожидании выхода. Узкое трюмное помещение оказалось практически не приспособлено к работе с таким арсеналом. Но, в конце концов, следовало признать: люди подполковника Иванова делали свое дело настолько профессионально, что даже в немыслимой тесноте и оглушительном грохоте судовой машины ухитрялись почти не мешать друг другу.

— Не стреляли еще из такого? — спросил Виноградов у ближайшего морского пехотинца, примеривая по руке девятимиллиметровый английский пистолет-пулемет.

— Почему, приходилось.

— Ну и как?

— Приличная вещь, — солидно ответил сосед. Однако сразу же уточнил:

— Для ближнего боя.

Передавая через стол очередную коробку из-под патронов, Виноградов почувствовал на себе внимательный, изучающий взгляд подполковника…

Глава 7

Война состоит из непредусмотренных событий.

Наполеон Бонапарт

На следующее утро назначили первую учебную тревогу.

Однако этому ответственному мероприятию не суждено было состояться вовремя — Индийский океан, в конце концов, решил напомнить о себе, и внес в судовой распорядок суровые коррективы.

Владимир Александрович Виноградов проснулся от ощущения разливающейся по телу дурноты. Такой дурноты, которая бывает обычно с тяжелого похмелья, когда, припоминая события прошлого вечера, начинаешь медленно соображать, какого черта потребовалось запивать водку пивом и курить столько разной дешевой гадости.

— О-ох… блин. — Виноградов застонал и с трудом разлепил непослушные веки: за стеклом иллюминатора медленно колыхалась черная, мутная пелена, один только вид которой сразу же вызвал у него почти неодолимый приступ тошноты.

На часах — без пятнадцати шесть…

Он полежал еще некоторое время, надеясь, что вернется сон. Потом все-таки заставил себя сползти с койки, вышел из каюты и направился в общий гальюн.

Путь оказался не слишком приятным. С первых шагов напомнил о себе желудок, каждое колебание палубы под ногами вызывало подташнивание и головную боль, невыносимо резали глаза тусклые лампы дежурного освещения… В гальюне Виноградова вывернуло наизнанку. Сразу же стало немного легче, но он подождал еще минут пять, упершись локтями в края умывальника и остужая горячий лоб о пластиковую поверхность переборки:

— Мама дорогая… Роди меня обратно!

Немного оправившись, Владимир Александрович вернулся в каюту, где на нижней койке по-прежнему громко и самозабвенно храпел подполковник Иванов…

Окончательно он проснулся уже в половине девятого.

Мощный удар, напоминающий взрывную волну, сначала подбросил Виноградова под самый подволок, а потом с наслаждением кинул обратно. Пытаясь нащупать какую-нибудь опору, он успел краем глаза заметить остатки морской воды, бесконечным потоком стекающие вниз по стеклу… Очевидно, это было не самое начало — на столике, возле задраенного иллюминатора, уже вовсю плескалась просочившаяся внутрь лужица, а по тесной каюте с шумом и грохотом перекатывался графин.

Кажется, на этот раз Индийский океан бил старушку «Альтону» по-настоящему, насмерть, без всякого снисхождения и пощады. Потерявший управление сухогруз бросало из стороны в сторону, а голова Виноградова, каким-то непостижимым образом, постоянно оказывалась ниже ног — да так, что, казалось, приспособиться к этому нечеловеческому, рваному ритму нет, и не может быть никакой возможности.

С нижней койки послышался тихий стон.

— Михаил?

Профессиональный морской пехотинец, спецназовец, лучший из лучших, лежал на спине, в луже собственной рвоты, закатив куда-то вверх мутные, ничего не видящие глаза.

— Ты чего, старик? Держись…

Но буквально через мгновение и сам Виноградов почувствовал, что не сможет и не успеет управиться с накатившимся приступом. Его вытошнило — сначала один раз на палубу, а затем еще и еще, прямо в постель…