Черная моль (сборник)

В небольшой заставленной комнате было тепло и уютно. Пузатый, старинный комод в углу, на нем телевизор, рядом широкая постель с кружевным подзором и аккуратной горой подушек, круглый, накрытый пестрой клеенкой стол под оранжевым абажуром, а на стенах бесчисленные фотографии, гитара с бантом и несколько почетных грамот.

Геннадий задержал взгляд на большой групповой фотографии, в центре которой он увидел самого Степана Прокофьевича с супругой, а вокруг стояло человек шесть молодых парней.

– Все сыны, – сказал старик, перехватив его взгляд. – Двоих старших с войны не дождались, Николая и Сергея, вот этих. – Он указал пальцем. – А остальные разлетелись по всей России.

В комнату неслышно зашла невысокая старушка, прижимая к груди горку чайной посуды.

– А вот и хозяйка моя, Анна Григорьевна, – ласково прогудел Степан Прокофьевич, и обращаясь к жене, добавил: – Собери-ка, мать, на стол, гостя чайком попоим. А может, у тебя и что посерьезней найдется? – И он лукаво подмигнул Геннадию.

Геннадий попробовал было отказаться от угощения, но тут же отступил перед несокрушимым радушием хозяев.

Серьезный разговор начался после ужина, когда мужчины закурили, а Анна Григорьевна, убрав посуду, расстелила на столе белую, туго накрахмаленную дорожку.

– Вот ты насчет Жереховой Марии Павловны спрашиваешь, – неторопливо начал Степан Прокофьевич. – На моих глазах ведь росла. Помню, девка была хоть куда: боевая, ловкая, проворная, да и на вид – загляденье. Скольких парней приворожила! На моих же глазах и замуж вышла, и учебу в техникуме прошла. Жила, прямо скажу, весело, легко, покойно. И муж хороший человек был. Ну, схоронила она его: болезнь в нем открылась. Одна детей поднимала. Известное дело, без отца трудно верное направление им дать. Ну, дочь – это еще куда ни шло, а вот сын – другое дело, ему непременно отцовская рука в начале жизни требуется. Лоботрясом стал. Уже полгода нигде не работает – на материной шее паразитом сидит.

Степан Прокофьевич на минуту умолк, усиленно раскуривая заглохшую трубку, потом мысли его неожиданно приобрели новое направление.

– Жизнь прожить, как говорится, не поле перейти, – со вздохом произнес он. – В жизни цель надо иметь. Верно я говорю?

– Верно-то, верно, – кивнул головой Геннадий. – Плохо только, что не все это понимают. Кое-кто о шкуре своей больше думает, не для народа, а за счет народа жить хочет.

– Так я ж к тому и веду! – подхватил Степан Прокофьевич и сердито задымил трубкой. – Верно. Есть такие. На своем веку перевидел. И заметь, в нашем меховом деле их особо много гнездится. Почему? А потому, обстановка подходящая.

– Как же это понять?

– А вот как. Возьмем, к примеру, завод. Там каждая гаечка, каждая шестереночка, машина целая – все точненько по чертежу сработаны: одна к одной, и никуда не денешься. Учет и контроль тут строгий, простой. Потому, металл бездушный. А у нас, милый человек, – природа, товар разный, капризный, от живых тварей взятый, его в нормы не затолкнешь. Потому все больше на глазок решаем. На опыт да на чистые руки полагаемся. К примеру, каракуль возьмем. Мех, сам знаешь, ценный. А как его сортировать? По красоте завитка, по густоте. А кто разберется, кто проверит? И так и сяк красоту толковать можно. Или возьми другое дело. На фабрику мы товар получаем по количеству шкурок, а со склада в цех счет уже другой – в дециметрах квадратных. Вот тут для нечистых рук и работа. Смекаешь?

– Не совсем, – честно признался Геннадий.

– Ну, как же так! – усмехнулся старик и тут же строго прибавил: – Ты вникай и вникай. Допустим, получил наш склад три партии шкурок: крупных, средних и мелких, – по сто штук в каждой партии. Но это ведь не гайки, они и в каждой партии все разные. Всего их триста, так и заприходовали. Теперь, значит, отпускают товар со склада в цех и счет уже на дециметры ведут. Скажем, две тысячи, а сколько шкурок – это уже не суть важно. Ладно. Получаю я их, к примеру. Для себя шкурки пересчитал, пересмотрел – разные они. Вот я и беру две, допустим, малые шкурки, по десять дециметров, иду на склад и у своего кума-товарища там меняю их на одну в двадцать дециметров. Мне же все одно, закройщица даже довольна – ей кроить легче, а на складе появляется одна неучтенная шкурка. Верно, малая, неказистая. Но она же расти начинает.

– Это как так? – удивился Геннадий.

– А очень даже просто, – с каким-то ожесточением ответил Степан Прокофьевич. – Вот пришла на склад партия средних шкурок. Они там тоже все разные, кое-как измеренные, там и помельче затесаться могут и покрупнее. Природа, словом. Ну, эту, неучтенную, и подменили сперва на среднюю. А ту, глядишь, потом и на крупную. Вот и выросла!

– Да-а… Тут, пожалуй, и не уследишь, – сказал Геннадий.