Черная невеста

После Глории дель Розель Ронан вернулся к тому, чем занимался прежде: к нелегальным лабораториям, запрещенным зельям, артефактам, которым не стоило попадать в руки тех, кто мог использовать их во вред обществу Логресса. Это было рутинно, но спокойно и ощущалось куда безопаснее, чем общение с ближним кругом Элизабеты Мироверской.

Ронан почти на месяц нырнул в это с головой, чувствуя себя собой на самом дне мира: в притонах, в трущобах, в заброшенных усадьбах, которые облюбовали алхимики-нелегалы, думая, что заросли ежевики и терна помешают правосудию добраться до них. Там пахло гнилью, ядом и человеческой грязью. После таких приключений хотелось с головой уйти в обжигающе горячую воду и отскрести с кожи налет копоти, но, по крайней мере, запах туберозы и пионов прекратил мерещиться Ронану в кабинете, на улицах и в собственном доме.

– А ты можешь узнать? – Вопрос Эдварда прозвучал тихо и четко.

– Могу, – ответил Ронан, все еще удивляясь. – Но зачем?

Он, конечно, помнил Флоренс Голдфинч, и помнил обстоятельства встречи, и свой совет ей тоже помнил. Он не удивился бы, узнав, что приступ паники, из которого он помог ей выкарабкаться, был предвестником пробуждения магии. Такое случалось: неконтролируемое, дикое волшебство пробуждалось в крови человека, например, в случае опасности или при сильном душевном потрясении. Иногда это имело разрушительные последствия и для мира, и для самого человека, который терял власть над собственным рассудком, растворяясь в обрушившемся на него могуществе.

Ронан Макаллан видел, что магия делала с людьми, и не любил об этом вспоминать.

Эдвард подумал какое-то время.

– Ты знаешь, кто такой Томас Голдфинч? – вдруг спросил он.

– Живописец из Эйдина, – ответил Ронан. – И алхимик. Глория рассказывала о нем.

Эдвард кивнул.

– Он не только занимался алхимией, но и исследовал безумие. – Эдвард откинулся на спинку кресла. – В том числе заклятия и эликсиры, способные разрушить или восстановить рассудок. Задолго до того, как королевскую семью постигло несчастье и Ее Величество Альбертина Вторая окончательно… заболела, были известны похожие случаи. И теперь люди, которые пытаются вернуть нашей королеве память и разум, используют исследования Голдфинча… Да, Флоренс Найтингейл – его дочь.

Если бы Ронан был внимательнее и чуть больше интересовался людьми вокруг, наверное, он бы уже знал это. Леди Тулли не забыла бы рассказать ему все, что знала о рыжеволосой девушке из галереи и о ее семье. Наверное, в том числе потому Ронан тогда поспешил сбежать: не хотелось, чтобы случайный добрый поступок обернулся суетой, сплетнями или неприятностями и для него самого, и для Флоренс – тогда еще Голдфинч.

– И я подумал, – продолжил Эдвард, – что раз уж некоторые работы мистера Голдфинча небесполезны для блага Логресса, было бы несправедливо оставить его дочь без помощи, когда она попала в беду. Как ты находишь это, Ронан Макаллан? Достаточно веским поводом, чтобы поинтересоваться ее судьбой?

– Ты снова хочешь попросить меня об одолжении?

– Именно. – Эдвард затянулся трубкой. – Будем считать, что это еще одно из тех деликатных дел, которые стоит доверять только лучшим. Я не прошу тебя искать оправдания совершённому. Я хочу, чтобы ты узнал, действительно ли она виновна или оказалась жертвой обстоятельств.

Дело леди Флоренс Найтингейл вел мистер Джонатан Данлоу. Этот опытный ловец, сухой и черствый педант, всегда следовал букве закона так четко, словно души у него нет, а вместо нее сложный выверенный механизм, принимающий решения без эмоций. Ронан уважал Данлоу за опыт и знания, но эту вот черствость в нем не любил: она хороша, когда имеешь дело с магами-отступниками или торговцами волшебной пыльцой, погружающей в сладкие грезы, но работа ловцов заключалась не в том, чтобы наказывать за применение магии.

Ловческий Кодекс считал непричинение вреда величайшей ценностью. Магия не была злом – она служила людям, и ловцы следили, чтобы магия не применялась во вред, а не за тем, чтобы она не применялась вообще. Данлоу частенько забывал об этом и бывал чрезмерно суров.

– Закройте за собой дверь и проходите, – сказал он Ронану, когда тот оказался в его кабинете.

Этот кабинет был похож на хозяина: строгий, аккуратный, ничего лишнего – только рабочие папки, книги, наградные листы на стенах и стоящий на столе портрет дочери в круглой рамке. Они были похожи: узколицые, с длинноватыми носами и нависшими бровями, отчего взгляд приобретал неприятную суровость. Дочь Данлоу, Сьюзан, была замужем за каким-то торговцем и жила в соседнем графстве.

– Для начала, мистер Макаллан, позвольте узнать, в чем ваш интерес? – Взгляд Джонатана Данлоу был холоден и полон подозрений.

Ронан спросил разрешения сесть на один из стульев, стоящих вдоль стены, и, получив его, подвинул стул поближе.

Врать не было смысла.

– Мой хороший друг, лорд Эдвард Милле, очень интересуется судьбой этой молодой женщины, – сказал он. – По личным причинам.