Черная невеста

Урок прошел спокойно – может, потому, что кроме Флоренс и ее кузин там было еще с десяток девушек в сопровождении матерей и тетушек. Флоренс даже помнила кого-то из них в лицо и по имени.

Пожилой учитель, в прошлом танцор из театральной труппы, стоял у клавира и изредка стучал тростью по паркету, напоминая, что скоро фигура сменится. А за инструментом был его ученик – высокий и нескладный юноша, играющий так, словно ему успели опротиветь и клавир, и танцы, и бесчисленные девицы, которым преподавалась эта несложная наука.

В общем, от уроков в пансионе все отличалось только тем, что здесь было двое мужчин. В пансионе за клавиром сидела пухленькая девушка из старших учениц, потом одна из сестер, такая же равнодушная к музыке, как мистер Уиттем. А обучением занималась мисс Лилиан, и вот с ней было куда веселее, чем здесь!

– Нет, ты видела его спину? – шепнула Дженни сестре, когда они выходили из скромного особнячка старого господина Этьена.

Матильда пожала плечами, и кучер помог ей подняться в коляску.

– Сидит, как будто не раз получал этой тростью по лопаткам. – В голосе Дженни не было сочувствия, только злая насмешка.

– Или по пальцам крышкой, – сказала Матильда. – Его господин не показался мне добрым человеком. И если так, то я не удивляюсь тому, что музыка его не живее, чем из механической шкатулки.

Леди Кессиди посмотрела на них и покачала головой.

– Стоило вместо этого пару раз сводить вас потанцевать где-то в гостях, – сказала она, словно извиняясь.

– Ох, матушка. – Дженни устало откинулась на спинку сиденья. – Это было бы куда более приятно потраченное время. Но мы все понимаем, – она бросила хитрый взгляд на Флоренс, – что этим летом мы несколько… ограничены.

– С чего бы? – Леди Кессиди приподняла бровь. – Мы получали не меньше приглашений, чем раньше, а то и больше, дорогая, ты порой предпочитала остаться дома, ссылаясь на духоту.

– Лето и правда выдалось… душным. – Дженни демонстративно раскрыла веер, который висел у нее на цепочке, пристегнутой к поясу.

– Не более, чем обычно. – Матильда снова пожала плечами.

Леди Кессиди посмотрела на нее и кивнула.

– Обычное лето. Хотя для Флоренс, наверное, совершенно особенное, правда, дорогая? – Леди Кессиди посмотрела на Флоренс, но та не успела и рта открыть, как Дженни радостно подпрыгнула и с улыбкой произнесла:

– Ладно, не будем о грустном! Как вам ваши платья, дорогие сестры?

В глазах ее лучилось странное удовольствие.

Как оказалось, Дженни запланировала выход в лавандовом платье, а второе, розовое, выпросила у матушки «на всякий случай».

– Я так рада, что настояла на своем и не надену голубое! – прощебетала она, не переставая улыбаться. – Лавандовый страшно мне идет и цвет глаз подчеркивает не хуже, а то и лучше! Ты обязательно должна попробовать! – И Дженни схватила Матильду за руку.

Матильда этого не ожидала и ойкнула. Судя по лицу леди Кессиди, она не одобряла настолько яростный восторг.

– Я рада, что ты рада, моя дорогая, – сказала она. – Надеюсь, что вы все рады. Только помни, Дженнифер Силбер, что я пошла тебе на уступки.

– Конечно, матушка! – Дженни расцвела. – Я безмерно благодарна. Но когда я выйду замуж, обещаю, я надену алый на свой первый прием в качестве хозяйки большого дома!

Улыбка леди Кессиди была ласковой и тихой:

– Конечно, дорогая, так все и будет.

Платье стало чем-то вроде памятника Уиллу Тернеру на площади – тем центром, вокруг которого теперь существовала комната Флоренс. Леди Кессиди, как и обещала, нашла вешалку – каркас из дерева и металла, повторяющий девичью фигуру. Платье надели на него, чтобы не потеряло форму, и прикрыли чехлом из белого льна, чтобы не запылилось. В углу комнаты словно поселился призрак – первое время это чуть пугало, но потом Флоренс привыкла.

Правда, сны ее вдруг стали тревожными: то она оказывалась на балу в одной сорочке, то платье накануне праздника становилось слишком узким, то, наоборот, слишком большим, то вместо зеленого шелка Флоренс обнаруживала под чехлом строгую форму воспитанницы, а то и серо-коричневое облачение сестер обители Святой Магдалены.

Флоренс редко видела сны, разве что кошмары, которые заставляли ее просыпаться, дрожа от ужаса. Но сюжеты их оставались в памяти зияющей пустотой – она даже объяснить не могла, что пугало ее. Точно не чудовища под кроватью и не видения собственной гибели. Что-то другое.

А эти сны Флоренс помнила хорошо.

Когда она пожаловалась Бенджамину, тот нахмурился и задумался ненадолго. А потом отвел Флоренс поближе к скамейке, окруженной оранжево-красным ковром бархатцев. Лицо его было при этом серьезным и встревоженным, но в глазах играло лукавство.

– Мне кажется, – сказал Бенджамин, опустившись рядом со смущенной и бледной из-за недосыпа кузиной, – что твое юное сердечко слишком взволновано, Флоренс, а волнения, как говорят некоторые уважаемые ученые мужи, способно проникать в наши сны тревожными и злыми образами. Не хочешь рассказать мне, что тяготит тебя?