Черная повесть

– Радоваться, – ответил Сергей. – Этот дом вполне пригоден для жилья. Так что, ночевать будем не под открытым небом. Иногда мне кажется, что Бог на свете действительно существует. Вот подфартило – так подфартило!

– Ты ещё помолись! – тихо проворчал Алан.

Вишняков оставил его колкость без ответа.

– Откуда ты знаешь, что там внутри? – возразила Ширшова. – Может, там и разместиться негде.

– А мы сейчас посмотрим, – сказал Сергей, и направился к двери избушки. Отбросив в сторону подпиравшее её бревно, он распахнул дверь настежь. Изнутри ударило какой-то гнилью.

– Фу-у-у! – сморщилась Лиля. – Проветрить здесь явно не мешает.

Мы подошли поближе. Внутри избушки было темно. Грязное окошко совершенно не пропускало свет. Вишняков опустил свой рюкзак на землю.

– Где-то у меня был фонарь, – проговорил он.

– Ой, а у меня тоже есть фонарь, – спохватилась Ширшова.

Через минуту в темноту ударили два луча света. Мы осторожно переступили порог. То, что сюда уже давно никто не заходил, было ясно с первого взгляда. Внутреннее убранство помещения представляло собой царство пыли и паутины. Сергей, вошедший сюда первым, разразился таким немилосердным чиханием, что его на расстоянии, наверное, можно было бы спутать с пулемётной очередью. В моём носу угрожающе защекотало, и я поспешил прикрыть его рукой, чтобы избежать аналогичного приступа. Все остальные, не сговариваясь, проделали то же самое. Свет фонарей бегал по сторонам, и нашим глазам предстало следующее. Возле самого входа лежал длинный обугленный металлический прут. Слева от него, в углу, стояла самодельная кровать, сбитая из поленьев, на которой валялось какое-то истлевшее тряпьё. Напротив кровати, в другом углу, находился самодельный стол. На его поверхности мы увидели заплесневевшую металлическую миску, почерневшую ложку, измятую жестянку непонятного назначения, и керосиновую лампу.

– Ух ты! – выдохнул Тагеров. – Антиквариат!

Под столом виднелись пустая алюминиевая кастрюля и ржавое ведро.

– Однако! – изумлённо протянула Лиля.

– Судя по количеству пыли, этот дом не посещали уже лет сто, – проговорил, наконец-то отчихавшись, Вишняков.

– Интересно, кто здесь жил? – пробормотала Патрушева. – Может, какой-нибудь революционер, скрывавшийся от жандармов?

– Или каторжник, бежавший из заключения, – предположил Алан.

Ширшова громко рассмеялась. Похоже, любая острота Тагерова приводила её в неописуемый восторг.

– Друзья, давайте выяснение этого вопроса отложим на потом, – попросил Сергей. – Нужно побыстрее убрать всю эту грязь, чтобы было, где спрятаться от дождя, который, похоже, порадует нас очень скоро.

Приближение дождя, действительно, ощущалось. Ветер заметно усилился. В воздухе повеяло сыростью. Словно в подтверждение слов Вишнякова, в небе сверкнула молния, после чего до нас донёсся раскат грома.

– Гроза уже в полутора километрах от нас, – заметил Сергей.

– С чего ты взял? – спросил Алан.

– Пауза между молнией и громом была три секунды, – пояснил Вишняков. – Если бы она составила секунду, значит расстояние – четыреста метров. Если бы две секунды – восемьсот метров.

– Вот как! – пробурчал Алан.

В его голосе сквозила неприкрытая ревностная неприязнь.

Мы засучили рукава и принялись за работу…

5

– Лю Ку Тан, вы меня слышите? Эй! – донёсся до меня уже знакомый тонкий девичий голосок.

Я открыл глаза и повернул голову. У двери стояла медсестра Маша. Она вопросительно смотрела на меня, видимо пытаясь уяснить, сплю я, или бодрствую. Увидев, что я зашевелился, она добавила:

– На флюорографию.

Я, кряхтя, поднялся с кровати, надел тапочки и пошёл вслед за ней.

Едва я вышел в коридор, как тут же почувствовал себя предметом всеобщего внимания. В меня буквально впилось три десятка любопытных глаз.

– Вот он, – донеслось до меня. – Один из тех, которые потерялись. Говорят, он единственный, кто остался жив.

– Повезло парню. В рубашке родился.

Проведя меня сквозь строй высыпавших из палат больных, Маша довела меня до рентгеновского кабинета, который располагался на первом этаже, передала заботам сердобольной пожилой толстушки и удалилась.

Толстушка сразу забросала меня вопросами о произошедшем: что, где и как?

– Извините, я не хочу об этом говорить, – жёстко отрезал я, и принялся раздеваться до пояса.

Увидев мои ребра, толстушка запричитала:

– Боже мой! Боже мой! Одни кожа да кости!

Я почувствовал, как во мне начинает нарастать раздражение.

Зайдя в кабину и выполнив команду «вдохнуть и не дышать», я быстро оделся и вышел из кабинета. Но едва я закрыл за собой дверь, как меня окликнули:

– Дима!

Я обернулся. Передо мной стояла мать Вишнякова. Я знал её в лицо. Она как-то приезжала к нему в гости. К моему горлу подкатил густой комок. Я опустил голову, будучи не в силах смотреть ей в глаза. Мне мучительно не хотелось с ней разговаривать. Но просто повернуться и уйти я, конечно, не мог.

– Здравствуйте, – выдавил из себя я.

– Димочка, неужели это правда? – сквозь слёзы спросила она. – Неужели мой Серёжа…

Я нахмурился и пробормотал:

– Да, правда.

– Но как же, как же это произошло?

Я замялся, а затем тихо произнёс: