Черная Призма

Убийца поняла, что валится с балкона, и стала хвататься за что попало. Она перевалилась через перила и вцепилась в них. Сквозь желтую прозрачность балкона она смотрела, качаясь, в лицо Кипу. У каждого балкона была маленькая щель для стока дождевой воды, и лицо здоровенной бабищи оказалось в футе от лица Кипа. Кип смотрел на нее. Он знал, как это кончится. Может, какая худышка и смогла бы подтянуться, но не такая тяжелая. Кип был сильным – он мог поднимать предметы тяжелее себя – более тяжелого Сансона или даже Рама, – но когда ты действительно крупный, перебросить свой вес через ограду невозможно. А эта женщина была намного крупнее его. Госпожа Хелель подтянулась, и на какой-то ужасный момент Кип подумал, что ошибся. Ее локти согнулись, тело приподнялось. Она размахнулась огромной ногой, пытаясь занести ее повыше, чтобы зацепиться за дождевой слив на балконе.

Затем силы ее оставили, и она повисла. С ней было кончено. Кип увидел это в ее глазах.

– Свет нельзя сковать, мелкий Гайл, – сказала она. – Анат ослепит тебя. Мот поразит тебя до десятого колена. Бельфегор поразит болезнью твоих сыновей. Атират плюнет на могилу твоей матери. Феррилюкс сгноит твоего отца…

Кип ударил ее сквозь дождевой слив. Из ее носа брызнула кровь. Она наверняка ожидала удара, поскольку попыталась перехватить его руку, но промахнулась.

Она полетела вниз, размахивая руками и что-то крича, но Кип не различал слов. Убийца разбилась об острый камень менее чем в пяти шагах от волн Лазурного моря, разлетелась на части, один кусок – нога? – оторвался от тела и плюхнулся в воду, в то время как остальное превратилось в длинный кровавый плевок.

Все это казалось нереальным. Часть Кипа осознавала, что там мог оказаться он, возможно, и должен был оказаться, но внезапно он осознал, что Лив стоит внутри комнаты.

– Кип, Кип, мы убили ее, – говорила Лив. Кип остро осознал, что у него болят яйца и что он почти голый перед единственной девушкой, которую он знает, и что он жирный и тяжелый и должен немедленно прикрыться.

Он едва успел подтянуть штаны, когда Лив выглянула за перила и ее вырвало. Кип ненавидел рвоту. Он ненавидел, когда рвало его и когда рвало других. Но когда подул ветер, бросив на него брызги рвоты из дождевого слива, он понял, что еще сильнее он не любит падать вниз. Брызги упали ему на лицо и попали в открытый рот.

Он перевернулся, отплевываясь, кашляя и хлопая себя по лицу, пытаясь стереть капли блевотины. Встал на ноги – яйца все еще болели, лицо кривилось.

– О нет! – Лицо Лив посерело и помертвело от стыда, когда она поняла, что ее вырвало на него. Она отвернулась, не глядя на его порванные в паху штаны, затем глянула на камни далеко внизу. Она пыталась найти слова – и не могла.

– Знаешь, я рад, что между нами не возникло неловкости, – сказал Кип. Я вправду так сказал? Словно его часть просто не могла не ляпнуть чего-то совершенно неподобающего. Он только что убил человека, он был насмерть испуган, ему было больно, он был растерян и сгорал от стыда, и был рад, что остался жив, и вообще ничего не понимал, и ничего не мог поделать. Рот Лив на миг дернулся, затем она перегнулась через перила, и ее снова вырвало. Всегда что-то да ляпнешь, и все невпопад.

Молодец, Кип.

Глава 51

– Близится середина лета, – сказала Белая. – Солнцедень.

Гэвин стоял перед ней на вершине Хромерии. Вместе они ждали восхода солнца. Середина Лета, насколько понимал Гэвин, близилась всегда.

– Я начала подготовку к Освобождению, – сказала она. – Как думаешь, твой отец приобщится в этом году?

Гэвин фыркнул:

– Не в этом году. Никогда. – Он потер виски.

Он не спал ночью.

– Это неестественно, – спокойно сказала Белая. – Я привыкла восхищаться его самообладанием, ты знаешь. Жить в этой жуткой комнате, держать разум в боеготовности, бороться с кошмарами…

– Скорее, кошмары борются с ним.

– Я полжизни живу во тьме, Гэвин, – сказала Белая, словно он и не перебивал ее. – Так чувствуешь себя, когда не извлекаешь. Но жить в полной тьме? Разве это не отречение от самого Оролама? «Они любят тьму, ибо их деяния тьма, и свет посрамляет их».

– Состояние души отца я оставляю отцу. Разве мы не должны чтить наших отцов, выражая покорность той власти, которой доверил им Отец Всего?

– Ты не просто сын. Ты Призма. Ты должен почитать Оролама, осуществляя власть, дарованную им тебе, не только могущество.

– Возможно, это вам пришла пора Освободиться, – зло сказал Гэвин. Такие разговоры происходили минимум раз в год. Его тошнило от них. Белая спрашивала, не пойдет ли отец, отец отвечал, пусть Белая идет первой. Оба давили на него, чтобы он надавил на другого.

Белая подняла руки ладонями вверх.

– Если прикажете, мой Призма, я приму Освобождение. Охотно.

Он оцепенел от ее слов. Она говорила искренне.

– Я также знаю, что такое повиновение, – сказала Белая. – Тебя может это удивить, Гэвин, но мне выпало стать Белой прежде, чем я начала понимать, что такое быть извлекателем, тем более Цветом, тем более Белой. Но, возможно, это не то, чему можно научить, только научиться.

– О чем вы? – спросил Гэвин.