Черная Призма

– Ты понимаешь, почему для нас верить труднее, Владыка Призма? – Белая усмехнулась. Порой, несмотря на годы, она казалась проказливой девчонкой.

– Потому, что мы знаем, что Оролам спит сто лет после каждого дня пробуждения? – спросил Гэвин. Он устал и не только от бессонницы. Она не заглотила наживку.

– Потому, что мы знаем себя. Потому, что другие подчиняются нам, словно богам, а мы знаем, что мы не боги. Мы видим хрупкость нашей власти, а сквозь нее мы видим хрупкость каждого ее звена. Что если Спектр вдруг откажется исполнять мои приказы? Нетрудно представить, когда подумаешь об интригах и жажде власти, которая требуется, чтобы стать Цветом. Что, если генерал внезапно откажется исполнять приказы своего сатрапа? Что, если сын откажется исполнять приказ отца? Что, если первое звено в Великой Цепи бытия – Сам Оролам – пусто, как все прочие звенья до него? Видя слабость каждого звена, мы думаем, что сама Великая Цепь хрупка: конечно, она в любой момент лопнет, если мы не сделаем всего, что в наших силах, чтобы сохранить ее целостность.

Гэвин невольно сглотнул. Он на самом деле никогда не обобщал эту мысль так, как делала она, но всегда считал, что вся его жизнь такова. Его обман. Его власть, его заточенный брат, его родство. Цепь из мокрой бумаги, проседающая под собственным весом. Цепь, которой он добавлял тяжести каждый день.

– Вот что я поняла, – сказала Белая. – Оролам не нуждается во мне. О, я могу выполнять для него хорошую работу, которая радует его, и если я ее провалю, другие пострадают. Понимаешь, то, что я делаю, все же имеет значение, но в конце побеждает воля Оролама. Так что я думаю, что у меня еще есть работа. Куда ни гляну, везде вижу незаконченные дела. Но если ты прикажешь мне Освободиться в этой Середине Лета, я с радостью это сделаю, не потому, что верю в тебя, Гэвин, – хотя я верю, больше чем ты думаешь, – но потому, что верю в Оролама.

Гэвин посмотрел на нее как на гостью с луны.

– Это очень… метафизично. Можем мы поговорить теперь об Освобождении?

Она рассмеялась:

– В этом-то и дело, Гэвин. Ты помнишь все. Я знаю. Ты думаешь, что я спятила, но ты это запомнишь, и однажды это может тебе помочь. Если так, я буду удовлетворена.

Безумная или святая – но в этом случае Гэвин не видел разницы.

– Я еду в Гарристон, – сказал он.

Она сложила руки на коленях и повернулась к восходящему солнцу.

– Позвольте объяснить, – поспешно заговорил Гэвин. И рассказал, не обращая внимания на красоту рассвета. Через десять минут он почти закончил, когда Белая подняла палец. Она затаила дыхание, затем вздохнула, когда само солнце воцарилось над горизонтом.

– Ты когда-нибудь видел зеленый луч?

– Бывало, – сказал Гэвин. Он знал людей, которые клялись в этом, хотя никто не мог объяснить, что это или почему случается, и знал других, которые клялись, что это миф.

– Я думаю, это Оролам подмигивает, – сказала Белая.

Она только об Ороламе и способна думать? Может, она угасает.

– Вы видели? – спросил Гэвин.

– Дважды. В первый раз… пятьдесят девять лет назад? Нет, шестьдесят. В ночь, когда я встретила Ульбера. – Гэвину пришлось порыться в памяти. Чтобы вспомнить, кто это. О, Ульбер Раткор, муж Белой и весьма прославленный в свое время человек. Мертв уже двадцать лет. – Был прием, который мне испортил пьяный молодой человек, – он привел меня туда и явно не собирался провожать меня домой. Я вышла подышать. Посмотрела на закат, увидела зеленый луч и пришла в такой восторг, что аж подпрыгнула. К несчастью, очень высокий парень как раз наклонился через меня, чтобы взять бокал, который оставил на балконе, и я затылком сломала ему нос.

– Вы познакомились с Ульбером Раткором, сломав ему нос?

– Женщина, которая была с ним в тот вечер, не обрадовалась. Она была красива, изящна, в сто раз привлекательнее меня, и почему-то у нее не вышло состязаться со мной, неуклюжей коротышкой. Хотя я не могу представить, чтобы она была счастлива в замужестве с Ульбером, твоя бабка не могла меня простить два года.

– Моя бабка?

– Не увидь я в это мгновение зеленого луча, твоя бабка вышла бы за Ульбера и тебя бы здесь не было, Гэвин. – Белая засмеялась. – Видишь, никто не знает, что можно узнать из болтовни старухи.

Гэвин не находил слов.

– Конечно, ты можешь отправиться в Гарристон, Гэвин, но больше никто не сможет осуществить Освобождение, а в другое время его провести нельзя. Так что выбор один: я отошлю всех, кто должен Освободиться, в Гарристон. Придется послать наши самые быстроходные суда, чтобы перехватить их в пути и чтобы они прибыли вовремя.

– Мы говорим о войне, – сказал Гэвин.

– И?

– Что значит «и»? – резко спросил он. – У меня нет времени на вечеринки, фейерверки и речи.

– В списке пока полторы сотни извлекателей. В этом году немного. Изрядная доля точно не дотянет до следующего года. Ты хочешь получить еще восемь-девять десятков сильных цветодеев?

– Конечно, нет.