Черная Призма

С ней обходились до странности мягко. Ей могли просто завязать глаза, конечно, но повязки сползают. Большинство захватчиков просто выкрасили бы фургон черным и оставили ее жить в темноте. Идея с фиолетовым была не менее эффективна, но труда требовала куда больше. Если извлекатель не может видеть свой цвет или не имеет линз и белого света, извлекать он не сможет. Каррис была почти беспомощна. Она страстно ненавидела это ощущение. Она натянула исподнее и бесформенное фиолетовое платье и тут же поскребла краску. Она была высушена субкрасным. Она смогла бы в конце концов расщепить его, но поскольку единственный свет попадал сюда через фиолетовые занавеси и фиолетовое стекло, это все равно не имело значения. И все же она попыталась. Не смогла удержаться. Под слоем фиолетовой краски был черный слой. Под ним дерево было темно-махагоновым. Не повезло.

Через несколько минут фургон тронулся.

В ту ночь, после того как ее накормили черным хлебом и дали воды в вороненой железной чаше, к ней вошли двое извлекательниц с кожей, уже напитанной красным и синим люксином соответственно. За ними вошла, надо же, портниха. Она была невысокой – едва по плечо Каррис.

Она быстро сняла с нее мерки, даже не записывая, полагаясь на память. Затем она долгим взглядом окинула фигуру Каррис, изучая ее, как пахарь каменистый склон холма, который ему придется обрабатывать. Еще раз обмерила бедра Каррис и вышла без единого слова.

В следующие пять дней Каррис мало что узнала. Похоже, ее фургон был близко к кухонным, поскольку она только и слышала весь день дребезжание кастрюль на каждом ухабе. Иногда близко к ее закрытым окнам проезжали всадники, возможно, Зерцала, так что она видела их силуэты. Если они говорили, она не могла разобрать слов. Вечером ей приносили еду с вороненой железной ложкой, черный хлеб и воду, и никогда вино – проклятие, они учли даже винно-красный. Каждый вечер после заката Зерцало в сопровождении извлекательницы забирал у нее горшок, миску, ложку и кружку. Когда Каррис раз припрятала ложку под подушкой, ей не сказали ни слова. И на другой день ей не дали воды. Когда она отдала ложку, воду принесли.

Хуже всего была скука. В день не сделаешь отжиманий больше, чем можешь, а что-то более энергозатратное было невозможно. Не было ни музыкальных инструментов, ни книг, и уж точно никакого оружия, и в извлечении тоже не попрактикуешься.

На шестой вечер вошли двое синих.

– Примите удобную позу, – сказала одна. Каррис села на тюфяк, сложив руки на коленях и скрестив ноги, и они связали ей руки и ноги люксином раз в пять крепче необходимого. Затем они надели ей фиолетовые очки и вышли.

В фургон вошел король Гарадул, неся складное лагерное кресло. Поверх рубахи на нем было свободное черное одеяние, которое Каррис едва видела, и такие же широкие штаны поверх собственных штанов. Каррис понимала, к чему эти предосторожности, но это уже было смешно. Король уселся в кресло. Молча уставился на нее.

– Полагаю, вы меня не помните, – сказал он. – Мы встречались один раз до войны. Конечно, я был всего лишь мальчишкой, а вы уже были влюблены по уши в… одного из Гайлов, не помню которого. Может, и вы не помните. Вроде там была какая-то суматоха, верно?

– Вы само обаяние, – сказала Каррис.

– Вы удивитесь, – сказал он. Покачал головой. – Я всегда считал вас красивой девушкой, но рассказы о вас уже живут собственной жизнью. Трагический любовный треугольник между двумя самыми могущественными людьми в мире требует красивой девушки, не так ли? То есть иначе почему бы двое мужчин раскололи мир? Из-за ее взглядов на историю? Ее остроумия? Нет. Вы были хорошенькой девушкой, из которой барды сделали красавицу, чтобы придать какой-то смысл тому, что вы наделали. Не поймите меня неправильно, – сказал он, – я был настолько в вас влюблен, что не спал ночами. Вы были моей первой большой неразделенной любовью.

– Уверена, что одной из многих. Или теперь, когда вы стали королем, женщины притворяются, что вы им симпатичны? – спросила Каррис.

Спокойствие, Каррис, спокойствие. Но правда была в том, что это не красный цвет заставил ее это сказать. Она всегда ненавидела притворство и ненавидела играть так, как от нее хотели.

Он нахмурился:

– Сварливый язык как-то не вяжется с панегириками. Или это что-то новое?

– Я в эти дни как-то свободнее высказываю то, что у меня на душе. Я уже разрушила мир, так что мне до самолюбия отдельного мужчины? – сказала Каррис.

– Каррис. Я собирался уже высказать вам комплимент, а вы заставили нас опуститься до брани.

– О, да, пожалуйста, я прямо в восторге ожидаю похвал от ректонского мясника.

Он задумчиво потер руки.

– Мне жаль, что вам пришлось это увидеть, Каррис. – Он продолжал называть ее по имени. Ей это не нравилось. – Надеюсь, вы понимаете, что я не испытывал радости, отдавая приказ, но также надеюсь, вы понимаете, что это небольшая жестокость предотвратит большую резню в будущем. Вы знакомы с манускриптом, называемым «Королевский советник»?