Черная Призма

Гэвин в конце концов добрался до схватки. Площадка вокруг ворот была бойней. В воздухе висела вонь магии и крови. Кровь настолько заливала землю, что бойцов забрызгивало по колено. Трупы людей и чудовищ лежали друг на друге, мешая как нападавшим, так и защитникам. Груда трупов лежала прямо под воротами, и пока люди Гарадула карабкались через завал, они становились целями для солдат армии Гэвина, которые иначе не могли бы стрелять, опасаясь попасть по своим. Гэвин увидел, как одна женщина из гвардии упала, распоров ногу о стекловидный зазубренный ножной коготь вымотанного синего цветодея. Ее мушкет взревел, и голова цветодея разлетелась в кровавом тумане. Гэвин навел мушкет на горящего красного цветодея, который пытался обнять пятившегося к стене безоружного солдата. Он не видел, что случилось. Он схватил упавшую женщину и попытался поставить ее на ноги.

Она была гораздо тяжелее, чем казалась. Гэвин заморгал, усталость снова обрушилась на него. Нет, он просто был слаб. Кто-то выхватил у него раненую и оттащил ее, и звуки битвы приобрели потусторонний, жестяной оттенок. Он слышал приближающиеся мортиры – слишком далеко, чтобы решить дело, но их было несколько. Он слышал вопли людей, бессловесный рык сознательно бегущих навстречу вероятной гибели. Слышал скулеж раненых, увидел, как женщина пыталась выползти из груды тел, раненая, но живая. Рядом с ней хватал воздух мужчина, слепой – ему снесло полголовы. На десятке трупов горели люксиновые костры, и повсюду висела люксиновая пыль.

Гэвин заметил лица своих гвардейцев. На них была радость, внезапное осознание цели – а где остальные?

Они бежали к нему.

Он выхватил пистолет из-за пояса. Красный цветодей с телом, покрытым горящим желе, бежал к нему. Если бы Гэвин не вступил в бой так поздно, он бы скорее извлек и сжег его. Гэвин спустил курок. Его кинжал-пистолет илитийской работы тут же выстрелил. Пуля пронзила грудь цветодея, но не остановила его. Гэвин шагнул в сторону и рассек глотку цветодея, пока тот падал. Он пошатнулся и чуть не упал сам.

Он скорее почувствовал, чем увидел, как мимо него просочились двое гвардейцев. Когда Гэвин выпрямился и снова встал на ноги, один из них уже висел на синем клинке, который был у цветодея вместо правой руки. Даже умирая, гвардеец вцепился в клинок обеими руками, чтобы цветодей не мог стряхнуть его. Второй гвардеец – Гэвину показалось, что его имя Аместан, – обошел тварь и ударил его по шее мечом. Раз, два – от каждого удара разлетались осколки синего люксина. Тварь пыталась освободиться, но не могла. На третьем ударе клинок Аместана пробил люксин и вошел в шею. Это сломало волю цветодея, и Амсетан четвертым ударом снес ему голову.

Один из Зерцал короля Гарадула – какого они тут делают? – неуклюже взобрался на завал из трупов на четвереньках, с мечом в руке. Он увидел, что Аместан стоит к нему спиной, и ударил.

Гэвин инстинктивно попытался ударить люксином, но от одного прикосновения к магии его затошнило. Это было все равно что предложить выпивку страдающему от похмелья. Он пошатнулся, почти потерял сознание, навел пистолет, выстрелил.

В последний момент Аместан повернулся навстречу противнику – и оказался прямо на линии выстрела. Пуля Гэвина разнесла ему затылок. Через мгновение Зерцало налетел на Aместана, но тот был уже мертв.

– Нет! – взвыл Гэвин. Целая шеренга Зерцал появилась над завалом из трупов. Король Гарадул осознал то же, что и Гэвин. Ворота надо взять сегодня вечером или стену не взять никогда. И потому король послал в атаку личную гвардию. В живых осталось, наверное, не более тридцати черных гвардейцев, а появление блистающих Зерцал легко могло сломать сопротивление. Особенно без Черной Гвардии. Несправедливо, если такая отвага закончится таким поражением. Столько смертей. Гэвин не мог мыслить ясно. Он понимал это. Ему было все равно.

Когда последние лучи солнца поцеловали землю, Гэвин стал извлекать. Это было все равно что глотать блевотину. Сунуть голову в выгребную яму. Это было слишком для его тела. Плевать. Он вложил в это все, что у него было. Это было не ради Гэвина Гайла. Да в жопу Гэвина Гайла. Это было ради всех, кто сражался и умирал за него. Они стояли за него. Он не мог предать их, даже если это будет стоить ему жизни.

Магия была подобна второму солнцу, родившемуся под аркой ворот.

В какие-то мгновения оно родилось, зависло и ударило вперед. Зерцала засияли, их зеркальные доспехи отразили свет в тысяче направлений. Но зеркальный доспех отражал магию, как обычный доспех – оружие. То есть хорош для отражения скользящих ударов, но вполне пробиваем. В ушах Гэвина взревел нарастающий ветер за миг до того, как конус чистой магии прошел сквозь него и ударил вперед, заполнив все пространство ворот. Ворота стали подобны жерлу громадной пушки. Зерцала вспыхнули, продержавшись мгновением дольше возможного, их доспехи запылали, затем раскалились докрасна, затем добела, затем разлетелись как все прочее.