Черная Призма

Каррис содрогнулась. Так илитийцы метили рабов. Они раскаляли докрасна ножницы и почти наполовину отрезали рабу ухо. Рубцовая ткань не позволяла срастить ухо, и раба было легко опознать.

– Некоторым из нас повезло больше, – сказал Корван. – Несколько месяцев наши армии мотало по стране взад-вперед, и тутошним не было причин любить обе стороны. Мы сносили целые деревни. Среди выживших остались только дети, старики и немного женщин. Большинство городов ненавидели солдат, а где бывшие солдаты пытались остаться силой, папаша Раска, сатрап Персес Гарадул, выгонял их. Но некоторые города поняли, что если они хотят отстроиться, то им нужны мужчины. Ректонская алькадеса была из таких. Она отобрала двести солдат и разрешила нам осесть, и это было хорошее решение. Несколько соседних городов поступили так же. Остальные мужчины, естественно, пошли в разбойники, и переловить их всех не мог даже Персес Гарадул.

– А как ты сумел? – спросила Каррис. – Как генерал ты прежде всех отвечаешь за то, что случилось с этой страной.

– Моя жена была тирейкой. Мы поженились за несколько лет до войны. Она была в Гарристоне, когда он… сгорел. Одна из ее служанок уцелела, спасла нашу дочь и привезла ее ко мне. Так что на руках у меня была годовалая девочка, и алькадеса пожалела меня. Дело в том, что люди здесь помнят войну немного иначе, чем люди Гэвина.

Неудивительно, с учетом того, что им досталась дырка от бублика.

– Они помнят ее как войну из-за женщины, – напрямую сказал Корван.

– Это же… это глупо! – зачастила Каррис. Оролам, смилуйся.

– Здешние художники очень тебя любили. Не то чтобы у нас было много талантов, но светлокожая, экзотическая красавица с огненно-рыжими волосами до сих пор вдохновляет как плохих, так и хороших художников до экстаза. Даже если большинство народу не поверит, что ты та самая женщина – тебя обычно изображают в свадебном платье, иногда порванном, – Раск несомненно обладает картинами хороших художников, которые действительно тебя видели.

– Все было не так, – сказала Каррис.

– Зато история хорошая.

– Хорошая история?

– Хорошая в смысле трагическая. Интересная. Не с хорошим концом. – Корван прокашлялся. – Не могу поверить, что ты не знала.

– На Яшмах сейчас почти нет тирейцев. И никто не говорит со мной о тех днях.

Корван словно хотел было что-то добавить, но сдержался. Наконец он произнес:

– Итак, вопрос в том, кто послал тебя к нашему новому королю Гарадулу, зная, что он наверняка тебя узнает, и чего они хотели достичь, отдав тебя в его руки?

Белая. Белая предала меня? Зачем?

Глава 34

Утро уже и так затянулось. Гэвин проснулся мучительно рано, чтобы добраться до берега к рассвету, а затем погнал лодку, как только сумел подпитываться первыми лучами солнца. Затем он прибыл на Батарейный остров и совершил неприятное клаустрофобическое путешествие по потайному туннелю, откуда вылез грязным, потным, помятым и невыспавшимся. Но другого выбора не было – после того, что сказал ему цветодей, время истекало.

Туннель выходил в Хромерию в заброшенной кладовой в подземелье, тремя уровнями ниже земли. В заднюю стену одной из комнат был встроен простой шкаф, а в нем ждала потайная дверь. Гэвин схватил лампу с крюка, щелкнул кремнем и с радостью увидел, что свет вспыхнул сразу же. Он выпустил люксин, который удерживал, и тот растекся по полу двумя лужицами и быстро рассеялся – незачем пугать того, кто в них вляпается, – и скользнул в шкаф. Потайная дверь бесшумно закрылась за ним. Он отпер дверь шкафа. Она приоткрылась на ширину ладони, и ее заклинило. Поскольку свет лампы пробивался только через узкую щелочку, он не мог понять, в чем проблема. Сунул руку в темноту. Его пальцы коснулись полированного дерева, гладкого и прямого, затем еще, прямо над этим. Кресла.

Ну что же, такова проблема сверхпотайной двери в заброшенной кладовой, не так ли? Иногда люди видят заброшенные кладовые и считают, что в них надо хранить вещи.

Вздохнув, Гэвин поставил лампу на пол и налег на дверь. Надавил, еще раз. Дверь отодвинулась еще на ширину ладони, или пара кресел сдвинулась, затем все застряло. Он глянул на лампу, извлек зеленый посох и прикрепил к концу сгусток красного люксина. Подсветил красный субкрасным и сунул узкий факел в щель, высоко его подняв. Следом высунул голову.

Кладовая была забита настолько, словно сюда стащили всю мебель из десятка аудиторий и столовых. Ох, Оролам, молча выругался Гэвин. Пролезть можно было только на уровне пола. Между ножками кресел и столов.

Делать было нечего. Если только Гэвин не собирался устроить пожар, то есть извлекать в чудовищных масштабах и уничтожить все в кладовой, чтобы просто выйти – а это не особо скроешь, – то придется вытирать собой пол. Отлично. Он позволил люксиновому факелу исчезнуть и пополз.

Через десять минут Гэвин уже стоял. Он не пытался стряхнуть пыль с одежды. Смысла не было. Он был весь в грязи – собрал всю пыль с влажного пола, вспотел, да еще на него сыпалась пыль с кресел и столов. Он минуту постоял у двери, прислушиваясь, но все было тихо.