Черная роза

— Если вы, любезный граф, считаете это удобным, и если я не стесню ваших дочерей, я с удовольствием займу эту комнату.

— О, вы нисколько не стесните моих девочек! Они переночуют в спальне Мари-Доминик, — и ведь это только на одну ночь! К тому же… — и Руссильон слегка покраснел, — кровать в этой комнате весьма удобная и широкая. Если хотите, мы осмотрим это помещение; я распоряжусь только, чтоб там убрались. — И граф вызвал Бастьена и приказал ему приготовить для Черной Розы комнату своих дочерей. Уже через десять минут старый слуга вернулся и доложил, что все выполнено.

— Идемте, монсеньор, — сказал Руссильон.

— Я в вашем распоряжении, — отвечал герцог; и они вышли из залы. Это было в тот момент, когда Дом ранил Жан-Жака в ногу.

Они пошли по коридору, опоясывавшему башню донжона; в самом его конце, перед высокой дверью светлого дерева, хозяина замка ждали две женщины. С низким поклоном одна из них подала ему ключ; в руках другой был тюк с одеждой или бельем. Увидев же следовавшего за их господином замаскированного герцога, обе женщины в ужасе прижались к стене, крестясь и шепча молитвы.

«Правду говорят — худая слава по дороге бежит, а добрая в углу сидит, — с горечью подумал Черная Роза. — И меня, как и этого зверя Монфора, всегда будут вспоминать в Лангедоке вот с таким ужасом, ненавистью и отвращением; тысячью добрых дел мне не смыть позор жутких деяний моего «союзника»!

Граф между тем отпер дверь, и они вошли. Спальня дочерей Руссильона была просторная комната с большим окном на северо-запад, прикрытым ставнем. Посередине комнаты стояла широкая кровать с голубым парчовым балдахином на резных столбиках, обвитых золотыми шнурами с тяжелыми кистями внизу. Пол устилали мягкие ковры глубокого синего цвета, стены были обиты белыми шелковыми обоями с незабудками.

Около окна стояли два столика для рукоделий с мозаичными столешницами, инкрустированными яшмой и бирюзой, и два невысоких стульчика.

— Прекрасная комната, — сказал, оглядываясь, герцог, — я очень благодарен вам, граф.

Внезапно в коридоре послышались два веселых детских голоса и быстрые легкие шаги, и в спальню вбежали две девочки-погодки, в голубых платьицах, смеющиеся и раскрасневшиеся. Они увидели сначала графа и бросились к нему, перебивая друг друга и мешая французские и окситанские слова:

— Папа!.. — начала одна.

— Мы ловили голубей! — крикнула вторая.

— Доминик накинула на них сеть…

— Это было так здорово!

— Мы отнесли их на кухню…

— Их было целых пять!

— И Жанна нам их поджарила!

— Я в жизни не ела ничего вкуснее!

Руссильон потрепал дочерей по белокурым головкам.

— Ну, ну, Мари-Николь, Мари-Анжель! Погодите! У нас гость, и я хочу вас с ним познакомить…

И тут девочки увидели герцога. Они осеклись и попятились, и на их веселых личиках одновременно появилось выражение растерянности и страха.

— Это герцог Черная Роза, дочки, — сказал граф. — Поздоровайтесь с монсеньором.

Девочки молча слегка присели — без особой почтительности. Мари-Николь, та, что была постарше, смотрела на герцога своими светло-голубыми глазами исподлобья, закусив губу. Младшая, Мари-Анжель, более непосредственная, немного осмелев и, вероятно, думая, что гость не поймет её, пробормотала на окситанском:

— А как же вы говорили, что у него рога, и хвост, и копыта?..

Отец хотел её одернуть, но герцог выступил вперед, ослепительно улыбнулся, отвесил юным графиням изысканный поклон и сказал на чистейшем окситанском языке:

— Прекрасная госпожа, мне очень жаль, что я разочаровал вас. Но сейчас в аду не носят ни рогов, ни копыт; зато, как видите, в моду вошли черные маски.

Анжель ойкнула от неожиданности, залилась краской и поспешно спряталась за спину старшей сестры.

— Девочки, — торжественно сказал граф, — герцог Черная Роза сегодня вечером женится на вашей сестре Мари-Флоранс.

— Надеюсь, — произнес рыцарь, изо всех сил стараясь оставаться серьезным и опять низко кланяясь, — что мои будущие сестры почтят своим присутствием свадебную церемонию.

— Ступайте, милые мои, — промолвил Руссильон, — я предоставил вашу комнату в распоряжение монсеньора. Вы сегодня переночуете в спальне Мари-Доминик.

Девочки, не произнеся ни слова, опять присели и вышли.

«Обе белокурые и голубоглазые — как и самая старшая, Марианна, — мелькнуло в голове герцога. — Конечно, они будут очень хорошенькими, когда подрастут! Но до Мари-Флоранс им далеко. Она обладает редкой, бесценной красотой! Так что, Анри, ты был не прав, когда советовал мне взглянуть на остальных дочерей Руссильона…»

Вслух же он сказал:

— Ваши дочери все очень благонравны и послушны, дорогой граф.

— Да, — согласился Руссильон, — все они добры, послушны и кротки, как овечки… Но что это? — вдруг осекся он, услышав жуткий, почти звериный вопль.

Он повернулся к окну, за которым раздался этот страшный крик и, подбежав, поспешил отворить ставень. Герцог, тоже услыхавший вопль, следовал за ним.

Мужчины выглянули из окна. Справа налево тянулись за стеною замка живописные отроги зеленых гор, чьи вершины исчезали в жарком послеполуденном мареве.