Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья

У людей, которые стали свидетелями новой волны эпидемии, складывалось впечатление, что pestis secunda поражает в непропорционально больших количествах именно молодых. Действительно, многие жители Средневековья называли вспышку 1361 года не pestis secunda, а «детской чумой» или les mortalite des enfauntz[812]. Хирург Ги де Шолиак, который в 1361 году все еще практиковал и был одним из самых лучших диагностов Средневековья, говорил, что «атаке болезни подверглись множество мальчиков и несколько женщин»[813]. Современное научное мнение утверждает, что ни одна группа населения не является особенно уязвимой перед чумой[814]. Но, как и тарбаган, появившийся в год всплеска чумы, дети, родившиеся после Черной смерти, скорее всего, не имели возможности приобрести временный иммунитет, который появляется у выживших после контакта с Y. pestis.

За pestis secunda последовала pestis tertia 1369 года. После этого в течение следующих нескольких столетий Европа едва ли прожила хоть одно десятилетие без чумы где-нибудь на континенте. Только в Нидерландах были эпидемии в 1360–1364, 1368–1369, 1371–1372, 1382–1384, 1409, 1420–1421, 1438–1439, 1450–1454, 1456–1459, 1466–1472, 1481–1482, 1487–1490 и 1492–1494 годах[815].

Однако чума эпохи Возрождения, как иногда называют волну эпидемии, случившуюся после Черной смерти, отличалась от своей предшественницы в нескольких важных моментах. Несмотря на то что имелись исключения вроде катастрофической по своим последствиям чумы в Лондоне в 1665 году, на протяжении веков жестокость Y. pestis неуклонно уменьшалась. Вспышки болезни приобрели локальный характер, а уровень смертности в среднем снизился до 10–15 процентов. Эпидемии пятнадцатого и шестнадцатого веков также отличались, но уже другими моментами. Если легочные симптомы, такие как кровохарканье, и сохранялись, то теперь, по крайней мере, никто больше не писал и не говорил о них. Более поздние эпидемии, по-видимому, проходили в основном в бубонной форме и, как и в случае Третьей пандемии, носили сезонный характер – чаще они вспыхивали летом, а продвижение болезни было более медленным. Чума уже не металась из города в город, а медленно перебиралась из квартала в квартал. Высокая заразность все еще оставалась характерной чертой болезни, но вместо того чтобы беспорядочно передаваться от человека к человеку, в своих более поздних версиях чума поражала определенные группы людей – скажем, домовладельцев, живущих в каком-то одном переулке, или членов семьи, которые спали в одной постели или носили одну одежду[816].

Антрополог Венди Орент предложила интересную теорию о причинах изменения характера болезни. Доктор Орент разделяет мнение российских ученых о том, что штаммы чумы со временем становятся видоспецифичными, то есть летальность, скорость распространения и другие характеристики определенного штамма чумы определяются его взаимодействием с конкретным видом хозяина – следовательно, чума сурков в некоторых отношениях отличается от чумы крыс, потому что у Y. pestis разная история «взаимоотношений» с этими двумя видами. Доктор Орент выдвигает гипотезу, что где-то в 1320-х и 1330-х годах, после того как чума сурков поразила людей, Y. pestis трансформировалась в человеческую болезнь. «Черная смерть стала в ограниченном, узком смысле болезнью человека, – говорит она, – по большей части она распространялась от одних легких к другим, хотя, возможно, иногда болезнь передавали еще крысы и блохи».