Черная тень под водой

– Виноват, товарищ капитан, не удержался, – милиционер покраснел. – Мяч вызволим, не волнуйтесь. Товарищ Остапенко предупредил, что подъедет оперативная группа, – страж порядка покосился на женскую фигуру в форменной юбке. – Проходите, делайте свои дела. В доме находится Елизавета Петровна Проценко – она была… сожительницей товарища Корчинского и уже третий день ходит в слезах. Говорит, что ей негде жить. Товарищ Остапенко приказал ее не трогать и пока не выселять – мы же не злодеи.

Не отпускало ощущение, что они топчутся на месте и бездарно расходуют время. Хазов блуждал по саду, иногда заходил в дом, мрачно смотрел на плачущую женщину, качал головой и снова уходил. Рита осматривала комнаты, прислушивалась к разговору. Алексей, подперев подбородок, угрюмо смотрел на любовницу председателя исполкома. Она сидела на другом конце стола, вытирала слезы и отвечала на вопросы. Профессионального интереса барышня не вызывала, и привлекать ее было не за что. Она не врала, он бы почувствовал. Что-то приукрашивала, что-то опускала – не больше. В противном же случае была гениальной актрисой. Елизавета Петровна обладала привлекательной внешностью. Худая, смуглая, с короткими прямыми волосами – лик скорбящей мадонны ей шел. Она действительно прикипела к Корчинскому, а тот был видный, представительный, умел красиво ухаживать. В 41-м году Владимир Романович служил в действующей армии в качестве начальника штаба саперно-инженерного батальона. Но служба не затянулась, тяжелая контузия, после чего Корчинский был списан в тыл и применял свои организационные навыки уже на гражданском поприще. Познакомились два месяца назад. У женщины сгорел дом в Яблоневом переулке. Товарищ Корчинский лично прибыл на пепелище, чтобы оказать помощь погорельцам… и оказал. По крайней мере, Елизавете Петровне, переселив ее к себе. «Вы не думайте, товарищ, он не просто мною пользовался… – бормотала женщина, – мы собирались пожениться, Владимир Романович был очень великодушным и благородным человеком…» А она не иждивенка какая-нибудь, работает в школе учителем литературы. Раньше был муж, но сгинул еще в боях с белофиннами – ушел на фронт и пропал без вести. Детей не нарожала – бог не дал. Бесплодная она. Но товарища Корчинского это нисколько не волновало, он обещал, что после войны они обязательно возьмут ребенка из детдома, будут растить как своего…

– Чем вы занимались в оккупации, Елизавета Петровна? – прервал Алексей поток слов женщины.

Елизавета Петровна осеклась, как-то съежилась.

– Ничем не занималась, товарищ офицер… Школу немцы закрыли, устроили в ней какое-то свое учреждение, персонал туда не пускали… Никто и не стремился туда попасть, школу обнесли колючей проволокой, поставили часовых с собаками… Занималась с ребятами на дому, ко мне приходили несколько детей, мы разбирали русскую классику, современную советскую литературу – произведения Шолохова, Алексея Толстого, Максима Горького. Это было опасно, если бы местные полицейские узнали, нам бы не поздоровилось.

– По какому адресу находится ваша школа? – насторожился Алексей.

– Улица Кронштадтская, 94, – женщина сделала удивленное лицо. – А почему вы спрашиваете? Ну да, это странно, школу до сих пор не открыли, здание находится в непригодном для учебного процесса состоянии. Но разрушений там, кажется, нет. Дети ходят в школу на улице Народной, она переполнена, многим детям не хватает парт.

По указанному адресу, если верить полковнику Вышковцу, работала школа абвера. Там ковались кадры для переброски в советский тыл. В принципе, тоже школа. Парты и учебная база не пропали. Есть столовая, спортзал, спортивная площадка. Стрельбы и кроссы можно перенести за город – школа находилась практически на южной окраине Гдышева…

– Вы уверены, Елизавета Петровна, что за время оккупации ни разу не посещали свою школу и не знаете, что там происходило?

– А что там происходило? – женщина забеспокоилась. – Ни разу там не была, правда… Осенью сорок первого немцы вошли в город. Хорошо помню, тогда шли затяжные дожди. Наши войска ушли без боя. Несколько дней дети по привычке приходили в школу… но не все. Потом новые власти объявили, что школа закрывается, вход в нее запрещен. Им было наплевать, что дети не смогут учиться. Тот район закрыли, на дороге поставили шлагбаум, повесили таблички с угрожающими надписями. Однажды заглянула Ольга Фоминична, наш завуч, она рассказала, что в школу завезли какое-то оборудование, там занимаются несколько десятков молодых людей – у них одинаковая одежда, но без знаков различия – проводятся занятия, в том числе по физической подготовке, на крыше установлены антенны… Иногда этих людей видели в городе. Они вели себя сдержанно, никого не задирали, говорили по-русски.

«Проходили обучение и отправлялись за линию фронта, в Ленинград, – подумал Алексей. – Шпионить, собирать ценные сведения, проводить диверсии, уничтожать командирские кадры. И что особо мерзко, часть их до сих пор пребывает на освобожденной территории, шпионы затаились, растворились в людской массе…»