Чернее черного. Весы Фемиды

— Где он? — задыхаясь, требовательно спросила женщина. — Где Чабб? Вы сказали, чтобы я не выпускала его из дому, а сами держите его тут. И других вместе с ним. Разве не так? Я знала, куда он пошел. Я ходила на Мьюз, видела. Зачем это? Что вы с ним делаете? Где мой Чабб? — повторила миссис Чабб.

— Входите, — сказал Аллейн. — Он здесь.

Она заглянула мимо Аллейна в комнату. Муж ее встал, она подошла к нему.

— Что ты тут делаешь? — спросила она. — Пойдем домой. Не нужно было сюда приходить.

— Не заводись, — ответил Чабб. — И уходи отсюда. Тебе здесь не место, Мин.

— Это мне не место? Рядом с моим мужем?

— Дорогая… послушай…

— Не хочу я ничего слушать! — Она повернулась к двум другим: — А вы, джентльмены, он работал на вас, а вы втянули его неизвестно во что, всю душу ему разбередили. Внушали ему всякие мысли. Да разве ее воротишь? Оставьте вы нас в покое. Пойдем со мной, Сид. Пойдем домой.

— Я не могу, Мин, — сказал он. — Не могу.

— Почему ты не можешь? — Она прижала ладонь к губам. — Тебя арестовали! Дознались, что ты…

— Заткнись! — рявкнул он. — Глупая корова! Сама не понимаешь, что несешь! Заткнись!

С минуту оба молча глядели друг на друга. Потом Чабб сказал:

— Прости, Мин. Я не хотел обзываться. Меня не арестовали. Вовсе нет.

— Тогда где же они? Те двое?

— Эй вы! Чабб! — сказал Гомец. — Вы что, с собственной бабой справиться не способны? Гоните ее в шею.

— Я тебя самого сейчас… — взревел Чабб, свирепо поворачиваясь к Шеридану.

Утонувший в кресле полковник Кокбурн-Монфор вдруг произнес голосом на удивление ясным и хлестким:

— Чабб!

— Сэр!

— Вы забываетесь.

— Сэр.

— Миссис Чабб, — сказал Аллейн, — все, что я сказал вам сегодня утром, я говорил совершенно искренне. Однако с того времени обстоятельства резко переменились, о чем вы пока не знаете. Все объяснится в самом скором времени. Пока же вы можете, если хотите, остаться в этой комнате, но только тихо…

— Лучше останься, Мин, — вставил Чабб.

— …или уйти домой и подождать там. Долго ждать вам не придется.

— Я остаюсь, — сказала она, отошла в дальний конец комнаты и села.

Гомец, последние несколько минут трясшийся, если судить по внешним признакам, от гнева, вдруг заорал:

— В последний раз спрашиваю, где они? Куда они смылись? Сбежали? Я требую ответа. Где Санскриты?

— Они внизу, — сказал Аллейн.

Гомец вскочил, выкрикнул что-то — по-португальски, решил Аллейн, — замешкался, явно не зная, что сказать, и наконец едва ли не с облегчением спросил:

— Вы их арестовали?

— Нет.

— Я хочу их увидеть, — шипел Гомец. — Я очень хочу их увидеть.

— Сейчас увидите, — пообещал Аллейн.

Он бросил взгляд на Фокса, и тот ушел вниз. Гомец рванулся к двери.

Констебль, все еще остававшийся в комнате, отступил на несколько шагов и перекрыл дверной проем.

— Ну что же, спустимся вниз? — предложил Аллейн и первым вышел на лестницу.

3

С этой минуты события в мастерской стали принимать такой гротескный и жуткий оборот, что Аллейн, когда впоследствии оглядывался назад, называл этот эпизод самым диковинным в своей профессиональной карьере. Каждый из трех мужчин, стоило ему увидеть труп мисс Санскрит, обращался в карикатуру на самого себя, в двумерную марионетку, движущуюся с нарочитой неуклюжестью. Будь обстановка в мастерской несколько иной, происходящее, наверное, приобрело бы оттенок черного фарса. Однако и здесь, в ужасном присутствии Санскритов, мотивы последнего время от времени прорывались наружу, подобно всплескам неуместной истеричности в дурном представлении якобианской трагедии.

Помещение внизу было готово к приему посетителей. Бейли с Томпсоном поджидали их, стоя у окна, Гибсон присел к столу, Фокс с блокнотом в руках замер у ниши. У двери стояли двое полицейских в форме, третий расположился в глубине ниши. Ничем не прикрытые тела брата и сестры Санскритов так и остались в прежних позах. В комнате царила ужасная духота.

Аллейн занял позицию рядом с Фоксом.

— Входите, мистер Гомец, — сказал он.

Гомец застыл на пороге. «Похож на настороженного зверя, — подумал Аллейн, — который, прижав уши, озирает чужую территорию». Не поворачивая головы, он оглядел находящихся в мастерской полицейских, поколебался, заподозрив, по всей видимости, нечто неладное, чуть качнулся вперед и вошел внутрь.

Приблизившись к Аллейну, он снова застыл и спросил:

— Ну?

Аллейн легко повел рукой в сторону Санскритов. Гомец проследил за ней взглядом, повернул голову — и увидел.

Звук, изданный им, представлял собой нечто среднее между позывом к рвоте и восклицанием. Мгновение он простоял неподвижно, казалось, будто Гомец и мисс Санскрит замерли лицом к лицу и каждый мерит другого взглядом. Из-за своего рода игривости, с которой безжизненная голова мисс Санскрит склонялась на ее неподвижную руку, создавалось впечатление, будто она изображает Банко, обличающего Гомеца.