Чернее (СИ)

Но я помню, как мы сидим на кухне в новой квартире дяди и тети, мне очень скучно, потому что мама с тетей говорят только о мебели, а это мне неинтересно.

-- Все прекрасно, только зеркало зря повесили в нише, -- говорит мама. -- Там же темно.

-- О, -- отвечает тетя, -- какие глупости! Можно ведь включить свет!

Я выхожу в коридор и долго смотрю на свое отражение в зеркале. Я совсем не похожа на себе, и мне становится страшно. Я пугаюсь себя самой так сильно, словно я -- не я, а кто-то похожий на меня, но ужасно злой, ненавидящий всех людей и в особенности -- меня настоящую.

Я люблю нашу старую квартиру. Хотя в ней тесновато, а в ванную порой не попасть -- отец любит мыться, часами отмокая в ванне.

Вот я с криком ломлюсь в дверь:

-- Папа, пусти, еле терплю!

Дверка дергается, ее удерживает крючок.

-- Папа, ну ты сам виноват -- прячься!

Я беру с подзеркальника тонкую расческу и просовываю в дверную щель. Чуть-чуть вверх -- и дверь открыта. Ухо улавливает шелест задвигаемой шторки: отец отгородился, успел, и я могу спокойно сделать свои дела и уйти.

А это незабвенное окошечко в ванной! Когда неожиданно из крана начинал литься кипяток, надо было вскарабкаться на бортик ванны и что есть силы стучать в окошечко с криком:

-- Холоднее!

Дежуривший на кухне человек колдовал у колонки, и вскоре из крана уже не шел пар, а... бежала ледяная вода, и приходилось снова карабкаться на бортик, стучать в окошко и орать:

-- Горячее!

Зато как весело! И никаких страшных зеркал в прихожей.

Мама записала меня на курсы английского. Английский -- это важно, престижно и "будешь читать Шекспира в оригинале". Будешь умницей, будешь хорошей, все тебя будут любить.

У нас очень мало денег, потому что мама все отдает как взносы за новую квартиру. Я ненавижу новую квартиру, я хочу куклу Барби, прыгающую по ступенькам разноцветную пружинку "Радуга" и лизуна, который смешно прилипает к стенам. Но маме безразличны мои желания.

Я очень обижена на маму.

На курсы английского меня водит отец.

Поздним вечером мы идем с ним по улице, он держит меня за руку, а я балуюсь: щурю глаза и качаю головой -- от этого фонари расплющиваются и тоже качаются из стороны в сторону у меня перед глазами. Мне кажется, у меня с фонарями тайный сговор -- я знаю их большой секрет, но не выдаю его.

-- Стой, -- говорит отец, -- стой, подожди!

Я покорно замираю.

Мимо нас проходит какой-то человек и скрывается за поворотом. Теперь мы одни.

-- У, какой бычок хороший кто-то выкинул! -- говорит отец и нагибается.

Мама не дает ему денег на сигареты.

Дома отец раскрутит бычок, вытряхнет из него табак в специальную банку и будет крутить из газеты самокрутки. Я ему помогаю иногда. Мама бесится.

Это все потому, что мама хочет, чтоб я знала английский, потому что это престижно.

А я сижу на курсах английского и сочиняю всякие странные истории.

-- Нет, в эту школу я свою дочь не отдам, -- говорит мама. -- Ни за что!

Я сижу за столом и ковыряю ложечкой пирожное "Наполеон". У меня почему-то нет аппетита, сама не понимаю, как так вышло, но мне не лезет в горло эта сладость. Что-то не так.

-- Мила, ты или доедай, или уходи!

Но я не могу расстаться со сладостью и продолжаю мурыжить "Наполеон".

-- Возьми пирожное с собой и иди в комнату, посмотри телевизор, -- говорит тетя.

Я беру в одну руку блюдце с пирожным, в другую -- чашку с чаем и выхожу в коридор, стараясь не задерживаться долго рядом со зловещим зеркалом в темной нише.

Ставлю чашку и блюдце на журнальный столик и замечаю на нем журнал с красавицей на обложке. Тянусь к нему, открываю... и ухо ловит из-за стены снова мамин нервный голос:

-- Никогда моя дочь не будет учиться в этой школе! Весь город гудит! Да, убил девочку...

Я все еще смотрю в журнал, но не могу читать то, что в нем написано.

-- Да, случайно разоблачили... Кто-то видел, как он вез на велосипеде девочку в сторону леса... Да, ну как она могла подумать что-то такое: учитель ведь... любимый учитель рисования!.. Да, представь, пишут, что сперва надругался, а потом задушил и расчленил... Ужас, ужас, а теперь моя дочка пойдет в эту школу? Да никогда! Я уж лучше взятку дам директору гимназии соседней, туда иначе ведь не пролезть... И английский там на уровне...

Я сижу, положив на колени журнал, и зачем-то часто-часто стучу по зубам чайной ложечкой.

Я думаю о том, что значит "надругался и расчленил".

И не понимаю. Но что значит "задушил" -- понимаю вполне.

А потом думаю о том, как здорово ехать на велосипеде. В лес. Там большие деревья. Огромные зеленые кроны над головой. Смотрят на тебя сверху, как боженька. Пахнет травами и каким-то волшебством. И девочка едет и думает о том, чему ее всегда учили: нужно быть внимательной, когда едешь на багажнике велосипеда, а то нога может попасть в колесо. Но так трудно думать про ногу и колесо, когда ты такая счастливая! Что может быть лучше, чем ехать на велосипеде в лес!... У меня перед глазами проносилось зеленое, шелестящее... А потом...

Как же так может быть?

От самого большого счастья, какое только можно представить, -- к "надругался", "задушил", "расчленил"...