Чернее (СИ)

А она сказала:

-- Мне "Нирвана" нравится очень. И Курта жалко.

Я молчала.

-- У тебя волосы очень красивые, -- наконец произнесла она.

-- У тебя тоже.

-- А твоя мама... кто?

-- Зануда, -- сказала я от души. -- Но хорошая, -- тут же добавила я, -- добрая. За всех молится. Нищим подает. Кошек кормит бродячих.

-- А моя мама экономист. Но я хочу, когда вырасту, быть врачом.

-- Моя в аптеке работает. Но я, когда вырасту, хочу быть писателем.

-- Ты крутая!

-- Ты ж еще не читала, что я пишу!

-- Все равно это здорово.

-- Врачом тоже здорово быть.

-- Можно и угробить кого-нибудь. Страшно. Но я все равно буду врачом. Можно тебе задать один вопрос. Личный? Только не обижайся...

-- Не обижусь. Задавай.

Она внимательно посмотрела на меня и спросила:

-- Тебе нравится Астапкин?

-- Астапкин? -- Я захохотала так, что едва не рухнула с качелей. -- Он же мелкий! Как он может нравиться?

-- Хорошо, -- сказала она.

Я продолжала веселиться.

-- Астапкин, ха-ха-ха!

Она тоже засмеялась.

И так мы хохотали, как сумасшедшие.

А потом расстались у выхода из садика. Майка вдруг обняла меня крепко-крепко, и мы замерли на несколько секунд, а потом он поцеловала меня в щеку и шепнула:

-- Ты похожа на ангела. Не забудь шапку.

Дома мама долго на меня кричала, она даже отца посылала в школу, чтоб меня встретил. Он пришел: школа закрыта, никого нет.

-- Я уже молилась-молилась... В милицию звонить хотела... Где тебя носило?

-- В садике с Майей сидела. На качелях.

-- Жопа примерзла, встать не могла? -- язвительно поинтересовался отец, злой из-за того, что пришлось лишний раз выйти из дома.

-- Сам ты жопа, -- отвечала я, думая про себя: "Я вообще-то похожа на ангела, во!"

-- За такие слова! -- Мама пребольно шлепнула меня по губам. -- И ты бы тоже молчал, хамло!

-- И я еще виноват! -- гнул свое отец. -- Она где-то шатается на ночь глядя... наверняка с каким-то хахалем тискалась!

-- Ни с кем я не тискалась! -- разозлилась я. -- Я с Майкой сидела в садике. Она сказала, что у нее умирает мама. А я не могу, когда слышу, что кто-то умирает, взять и сказать: пока!

-- Ладно, иди есть, -- мама сменяет гнев на милость. -- Я буду молиться за эту девочку. И ты молись! Куда села, лоб не перекрестив?

Поганый день.

-- А-а-а-нгелы в небе песнь воспевают, что Христос родился, всем возвещают! -- старательно вывожу я, стоя в первом ряду хора нашей воскресной школы.

Это генеральная репетиция рождественского концерта.

В конце ее наша пианистка, женщина с симметрично-грустным лицом, подзывает меня к себе.

-- Мила... Не могла бы ты... петь немного потише?

-- Да...

-- А еще лучше: вообще не петь... Просто открывай рот и все, хорошо?

Я опешила:

-- Хорошо, но я... Я вроде неплохо пою...

-- Не обижайся, пожалуйста, но ты поешь громко, но... неправильно... со слухом у тебя беда!..

-- Зачем тогда вы взяли меня в хор?! -- От обиды у меня даже слезы навернулись. -- Я ведь ездила на репетиции! А у меня уроков куча! И вообще!.. Я на утренник не приду!

-- Мила, ну что ты!.. Ты -- украшение нашего хора!

-- Да ну вас! -- Я топнула ногой и пошла домой.

А дома оказалось, что какая-то зараза, стоявшая во втором ряду хора, прилепила жвачку к моим волосам.

И хотя мама кричала, что все можно спасти, я пошла в парикмахерскую.

-- Зачем так коротко? -- ворчала мама.

А я недовольно думала, что надо было еще и выкраситься в синий. Тогда бы этот долбаный хор имел тот вид, которого заслуживает!

Назавтра мы прогуливаем с Майкой английский в садике. Ей нравится, как я подстриглась.

-- Понимаешь, -- говорю я, -- ведь это же обидно, когда тебе не дают петь! Должно быть так: или ты поешь, или слушаешь! Или пишешь, или читаешь! Нельзя стоять в хоре! Надо петь! Надо писать!

Майка смеется. Она постоянно переделывает стихи, которые мы проходим на литературе.

Например, недавно был "Школьник".

Сижу я за партой в школке дурной,

Мечтаю попасть поскорее домой;

Мне хочется есть и хочется спать;

А мне все втирают про Пушкина, блядь!

Собаке бродячей и то веселей--

И я так ужасно завидую ей --

Обшарит помойку, что-нибудь съест

И спать заберется в вонючий подъезд.

Хочу я на свете жить, как она,

Свободой своей наслаждаясь сполна, --

Прогуливать школу, пить и курить

И в туалет под забором ходить.

Я принесла с собой свой рассказ. Он в ученической тетрадке в клетку. Это история про ангела смерти. Ангела, который злоупотребляет своими полномочиями. Он забирает душу человека чуть раньше, чем надо. До того, как человек по-настоящему умрет. Он боится, что его высшее начальство ему наваляет, но все равно иногда срывается. Однажды он летел за одной душой, видел сверху спину мужчины в светлой рубашке, крутившего педали, видел головку девочки с косичками, видел, как она вытягивает ноги в белых носочках и красных сандаликах, чтобы они не попали в колесо... Он выдернул ее маленькую душу из тела, как только мужчина, бросив велосипед на траву, подошел к ней и стал расстегивать ширинку. Ангел смерти выдернул душу из девочки и унес ее далеко-далеко, а она плакала и просилась к маме, но никогда-никогда не узнала, что с ней должно было произойти...