Чернее (СИ)

Как же так можно?

Я не могла представить, не могла и только сидела и стучала чайной ложечкой по зубам...

А когда мы уходили и я надевала в коридоре шапку -- в зеркале долго смотрела себе в глаза, словно надеялась найти ответ, словно хотела поймать взгляд той девочки, которая была как я и которая теперь не как я -- потому что мир весь и разом открылся ей во всей полноте. Во всей безграничной своей черноте.

Потому что на ее месте могла быть я.

В тот вечер я просто заговорила с человеком, стоявшим по ту сторону нашего железного забора. Забора из тонких железных прутьев, из которых даже какой-то узор составлен.

Он что-то спросил, как меня зовут.

Я просила угадать. Никто никогда не мог угадать мое имя. Я это знала, мне нравилось так развлекаться. Я помню, что на мне была пухлая красная куртка и красная в белую полоску шапка-буратинка с помпоном. (Мода такая, у многих в нашей детсадовской группе были такие шапки.)

И он стал угадывать. Это была очень веселая игра. Я смеялась и ходила вдоль забора -- и он со своей стороны.

-- Катя?

-- Маша?

-- Таня?

-- Лена?

-- Нет, -- смеялась я. -- Совсем нет!

Я его совсем замучила.

-- Мила. Меня зовут Мила, -- сказала я наконец с неописуемой гордостью.

-- А может, теперь, Мила, ты поиграешь со мной в мою игру?

Эта игра мне не понравилась.

-- Ну, не хочешь -- как хочешь, -- сказал он, застегивая штаны. -- А хочешь -- пойдем погуляем?

-- Нет, -- гулять мне не хотелось. -- Я пойду домой.

И потом больше всего на свете я сожалела, что не запомнила его лица. Совсем не запомнила. И так и не узнала, был ли это тот самый, которого посадили, или другой. Мне хотелось, чтобы тот (хотя что он делал тогда вечером в нашем дворе, в другом районе, далеко от той самой школы?).

Больше мне не нравилось мое имя.

И мне не очень-то нравилась я. Самая замечательная девочка на свете не играла бы в такие игры.

Но я была жива -- правда, временами мне казалось, что уже то, что я жива, а ту, другую, закопали в лесу, это неправильно, и в этом тоже виновата -- я. Миром управляла девочка в шапке-буратинке -- и она совершила ошибку.

-- Дежурные! Кто у нас сегодня дежурные? -- Классуха всегда недовольна. Смотрю на нее исподлобья. Мне четырнадцать. У меня длинные волосы, которые я в школе распускаю, потому что мне нравится, как они меня укутывают.

Иногда я слышу угрозу прилепить к моим волосам жвачку -- и тогда я дерусь, отчаянно и завзято, так что меня боятся.

Меня иногда дразнят -- из-за придурочности или из-за отца: "Горбатый, я сказал: Горбатый!" Отец у меня совсем ссутулился в последние годы. Начал пить. Мама все время недовольна им, они ругаются очень часто. Ну и я, как отец, тоже не совсем прямая.

-- Дежурный! Кто сегодня дежурные?

Пронеси, Господи, пронеси, хочу вечером кино посмотреть...

-- Галаганова, чего сидишь, как будто это не к тебе обращаются? -- это староста.

"Сука!" -- думаю я устало.

-- Галаганова и Астапкин, -- говорит классуха, -- вы должны будете привести в порядок кабинет. И полить все цветы.

Все цветы в кабинете биологии!.. Мама дорогая, да это работы на целый день.

-- Ольга Михайловна! -- Астапкин, мой сосед по парте, прочел мои мысли. -- Да мы тут заночуем!

-- Пусть вам поможет кто-нибудь! Кто-нибудь хочет помочь Галагановой и Астапкину?

Ну да, жди!

Но неожиданно Майка Коркина встает и говорит:

-- Давайте я им помогу!

-- Хорошо. -- Классуха довольна.

Мы с Майкой поливаем цветы, а Астапкин типа подметает пол. По факту он то скачет верхом на венике, как ковбой на родео, то играет на нем, словно крутой рокер, а под конец пытается разбить веник о парту, как будто это гитара. Прутья летят во все стороны, мы с Майкой хохочем.

Потом мы идем домой -- Астапкин сперва предлагает нас проводить, но мы отказываемся: ему совсем в другую сторону, и, честно говоря, за него мне как-то страшнее, чем за нас с Майкой: мы здоровые девицы, а он мелкий мальчонка, выглядит совсем дошкольником, скорее уж на него нападут, чем на нас.

-- Надо не забыть в подъезде шапку надеть, -- говорю я. -- Уже дважды на этом палилась.

Майка удивленно смотрит на меня.

-- Ну, мама хочет, чтоб я шапку носила, а я не хочу. Шапка уродская.

-- А! Я и забыла, что мама может что-то запрещать.

Майка тоже без шапки. У нее темно-вишневые волосы, стриженные под мальчика. А еще у нее сережка в носу.

Ну да, ее мама действительно вряд ли ей что-то запрещает.

Я уже успела ей позавидовать, как она сказала:

-- Моя мама умирает.

Я посмотрела на нее растерянно, не зная, что сказать.

-- Ее из больницы выписали умирать. А я не могу больше сидеть с ней рядом. Мне страшно очень.

-- ...

-- Не хочешь в садике погулять?

Ночь медленно заглатывала вечер, как удав кролика. Меня ждали дома. Но я сказала:

-- Пошли!

В садике были маленькие качельки. Для мелкоты. Такие низенькие и с таким маленьким сиденьицем, что втиснуть в него задницу оказалось нелегкой задачей. Но я с ней справилась. Неуклюже упираясь ногами, стала раскачиваться.

Майка села на соседнюю качелю и тоже стала раскачиваться, мы некоторое время возились так, а потом она спросила:

-- Тебе какая музыка нравится?

Я ответила:

-- Под настроение.