Читаем Чернила и огонь полностью

Чернила и огонь

Он ничего не сказал. Просто повернулся ко мне спиной и ушел. Меня охватили смешанные чувства. С одной стороны, облегчение, которое я испытала, глядя, как он уходит, было настолько очевидным, что я не могла не задаться вопросом, с чем оно было связано. Разве он сделал что-то плохое? Безусловно, он оказался весьма неплохой компанией, и, по правде говоря, с каждым разом мне становилось рядом с ним все комфортнее. Может, дело было как раз в этом.

Должна была существовать какая-то причина, по которой я упорно отталкивала от себя всех, кто проявлял ко мне хоть малейшее внимание и даже интересовался, все ли у меня хорошо, но у меня не было ни времени, ни желания ее выяснять. Словно в подтверждение этого, книги, хранившиеся на складе, ответили мне молчанием. Сама не понимая почему, я испытала внезапный прилив спокойствия и благодарности. Казалось, впервые за долгое время я могла быть самой собой, безо всякой необходимости что-то изображать или думать о других людях.

А еще я наконец позволила себе улыбнуться, и улыбка эта шла от самого сердца.

52

Олег не вернулся. Я предположила, что он взял такси до Вроцлава, а потом вылетел в Берлин вечерним рейсом. Решив не придавать этому большого значения, я быстро о нем забыла. Я продолжила изучать склад; уже давно стемнело, я помогала себе фонариком мобильного телефона и выключила его лишь тогда, когда начала садиться батарейка.

Потом я вышла из здания и отправилась на поиски отеля. Добромеж был не таким большим, чтобы предложить много вариантов, но я обнаружила приличную на вид гостиницу. У меня еще оставалось немного наличных, но я по инерции решила оплатить свое пребывание карточкой, которую дала мне Тереза Солана.

На следующее утро я вышла из отеля довольно рано, чтобы выжать максимум из светлого времени суток. Поскольку на складе отца Юрека не было электричества, мне и не оставалось другого выбора. Едва оказавшись на улице, я заметила на другой стороне дороги Ченчо, пунктуального, как долбаный британский гвардеец.

Он, как всегда, опирался на капот своего «Сеата» и ничего не делал. Просто ждал.

– Эй, красотка. Рад снова тебя видеть.

Следы усталости на его лице были слишком очевидны, чтобы их не заметить. Судя по всему, он провел ночь за рулем. Неизменная улыбка на его лице не могла скрыть обиду, которую он затаил на меня за то, что я обвела его вокруг пальца и выставила дураком перед начальством. По моей вине ему еще пришлось ехать сюда всю ночь.

Но мне не было его жаль.

Я направилась к складу отца Юрека. Ченчо следовал за мной на расстоянии и, когда мы добрались, остался стоять снаружи, прислонившись к стволу дерева и закуривая одну сигарету за другой с небрежно висящим на руке зонтиком.

Мои поиски довольно быстро принесли плоды. Я нашла два экземпляра из списка Стратоса: «Ветер в ивах» Кеннета Грэма и издание «Гамлета» начала XX века, которое находилось в настолько плачевном состоянии, что, как только я его открыла, несколько страниц выпали на пол. Впрочем, на этих книгах не было пометок, которые указывали бы на их происхождение или законных владельцев.

Это был очередной тупик: один из множества.

Но я не опускала руки. Я провела довольно много времени в части склада, находившейся под дырой в крыше, и пришла к выводу, что в ней хранилась детская и юношеская литература, поэтому внимательно ее изучила: в списке книг, купленных у Стратоса, было и несколько детских сказок.

Там я нашла два экземпляра, которые меня заинтересовали: «Отважные капитаны» Редьярда Киплинга и «Остров сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона. Обе книги были на немецком языке, что совпадало с описаниями, которые оставил Энри у себя в журнале.

Я осмотрела экземпляр «Отважных капитанов». На последней странице, в правом верхнем углу, была карандашная надпись: «Франкфурт, 1935». Я вспомнила, что в «Неряхе Петере», принадлежавшем Жозефине, была точно такая же пометка, так что, возможно, я нашла зацепку.

А на первой странице «Острова сокровищ» я обнаружила лаконичное посвящение без подписи:

Für meine liebe Josephine.

Прочитав это имя, я ощутила, как у меня все внутри сжалось. Я поднесла палец к надписи, не прикасаясь к ней, а затем торопливо открыла книгу на последней странице.

И там помимо надписи «Франкфурт, 1935» в правом верхнем углу я нашла экслибрис, напечатанный на квадратном кусочке бумаги и непрочно приклеенный к задней обложке книги: речь шла об искусно сделанной иллюстрации, изображавшей оазис посреди пустыни. Над дюнами и пышными пальмами раскинулось небо, усеянное звездами, среди которых выделялась звезда Давида, располагавшаяся прямо по центру. В нижней части пять букв, словно пять столбов, составляли одно-единственное слово, которое безошибочно идентифицировало того, кто в свое время был законным владельцем этого экземпляра. ФРИТЦ.