Чернильное сердце

Плосконос был такой высокий и толстый, что рядом с ним Сажерук выглядел почти ребенком, и он схватил бедолагу, как нашкодившего малыша. Гвин с взъерошенной шерстью соскочил с плеча Сажерука, один из подручных Каприкорна попытался пнуть его, но куница увернулась и исчезла за колонной. Остальные стояли и хохотали над отчаянными попытками Сажерука освободиться от железной хватки Плосконоса, которому доставляло удовольствие держать его так близко к книгам, пропитанным бензином, что Сажерук почти касался верхних экземпляров.

Мегги стало плохо от этих издевательств, а Мо шагнул вперед – вероятно, он хотел прийти на помощь Сажеруку, но Баста загородил ему дорогу. В руке у него неожиданно сверкнул нож. Узкое лезвие выглядело ужасающе острым, когда он приставил его к горлу Мо.

Элинор закричала и стала осыпать Басту бранью. Мегги стояла, не двигаясь, и смотрела на лезвие ножа, приставленное к беззащитному Мо.

– Дай мне одну, Каприкорн, лишь одну! – выдавил из себя ее отец, и только теперь Мегги поняла, что он не спешил на помощь Сажеруку, а беспокоился о книге. – Я обещаю тебе, что не прочту ни строчки, в которой упоминается твое имя.

– Тебе? Ты совсем сбрендил? Да ты последний, кому я ее дам, – ответил Каприкорн. – А вдруг ты опять не удержишь язык на привязи и я вновь окажусь в этой жалкой сказочке? Нет уж, спасибо!

– Глупости! – крикнул Мо. – Я не смог бы тебя вчитать обратно, даже если бы очень захотел. Сколько раз тебе твердить об этом? Спроси Сажерука, я ему тысячу раз объяснял. Я и сам не понимаю, как и когда это происходит, поверьте же мне, наконец!

Каприкорн лишь насмешливо улыбнулся.

– Мне очень жаль, Волшебный Язык, но я вообще никому не верю, ты это должен был усвоить. Все мы лжецы, когда нам есть от этого польза.

Он чиркнул зажигалкой и поднес ее к книгам. Страницы, напитанные бензином, стали прозрачными, как пергамент, и мгновенно занялись. Даже переплет, твердый переплет, оклеенный материей, тут же загорелся. Холстина чернела под пожирающими его языками пламени.

Когда загорелась третья книга, Сажерук так пнул Плосконоса по коленке, что тот взвыл от боли и отпустил его. Юркий, как его куница, Сажерук выскользнул из его огромных лап и бросился к бочкам. Он выхватил из пламени пылающую, как факел, книгу и бросил ее на пол, потом другой рукой полез в огонь, но Плосконос схватил его за шиворот и так встряхнул, что у Сажерука перехватило дыхание и он стал хватать ртом воздух.

– Вы только посмотрите на этого сумасшедшего! – издевался Баста, пока Сажерук с перекошенным от боли лицом разглядывал свои руки. – Может, мне кто-нибудь объяснит, по кому же он так тоскует? Может, по тем уродинам кикиморам, которые его обожали, когда он играл своими шарами на рыночной площади? Или по грязным норам, в которых ему приходилось ночевать со всяким сбродом? Дьявол, там смердело похуже, чем в рюкзаке, в котором он таскает свою вонючую куницу!

Люди Каприкорна хохотали, а книги медленно превращались в пепел. В церкви так едко пахло бензином, что Мегги закашлялась. Мо обнял ее за плечи, защищая, словно не ему, а ей угрожал Баста. А кто мог защитить его самого?

Элинор беспокойно смотрела на него, боясь увидеть на его шее кровавый след от ножа Басты.

– Эти типы сумасшедшие! – прошептала она. – Ты наверняка знаешь эту фразу: «Там, где сжигают книги, скоро будут гореть и люди». А что, если и мы вдруг окажемся на таком костре?

Баста бросил на нее ехидный взгляд, как будто услышал ее слова, и поцеловал клинок своего ножа. Элинор замолчала.

Каприкорн вытащил из кармана белоснежный платок и долго вытирал им руки, словно хотел стереть с пальцев само воспоминание о «Чернильном сердце».

– Хорошо, наконец-то дело сделано, – сказал он и с самодовольной миной поднялся по ступенькам к своему креслу. Глубоко вздохнув, он опустился на выцветший алый бархат. – Сажерук, ступай на кухню к Мортоле, она залечит тебе руки! – приказал он скучающим голосом. – Без рук ты нам тут не нужен.

Сажерук посмотрел на Мо долгим, пристальным взглядом. С поникшей головой он неверными шагами прошел мимо людей Каприкорна. Дорога показалась ему бесконечно длинной.

Когда Сажерук отворил дверь церкви, в нее мгновенно хлынул яркий солнечный свет, но двери за ним тут же закрылись, и Мегги, Мо и Элинор остались с Каприкорном и его людьми – и еще с запахом бензина и горелой бумаги.

– Теперь перейдем к тебе, Волшебный Язык! – сказал Каприкорн и вытянул ноги в черных ботинках. С наслаждением полюбовавшись блестящей кожей, он осторожно снял с ботинка обгоревший клочок бумаги. – Пока лишь я да Баста, ну и этот жалкий Сажерук являем собой единственное подтверждение тому, что ты можешь вызывать к жизни чудеса, спрятанные между маленькими черными буковками. Сам ты своему дару, кажется, не доверяешь. А я, напротив, считаю, что ты мастер своего дела, и жду не дождусь, когда же ты наконец продемонстрируешь нам свое искусство. Кокерель! – раздраженно позвал он. – Где чтец? Я же велел тебе привести его, не так ли?

Кокерель нервно погладил свою козлиную бородку.