Чернильное сердце

Сажерук, казалось, прочел ее мысли и отвел глаза, чтобы не встречаться взглядом ни с ней, ни с ее отцом, ни с Элинор. Он полез в карман, достал коробок и с отсутствующим видом зажег спичку. Глубокомысленно глядя на пламя, он стал водить над ним пальцем до тех пор, пока не закоптил его.

Мегги отвела глаза. Она не хотела его видеть, вообще хотела забыть, что он есть. Слева от нее, около лестницы, стояли две ржаво-коричневые бочки, а в них были сложены свеженарубленные дрова, одно полено на другом. Мегги спросила себя, для чего они могут предназначаться, но тут вновь по церкви разнеслись гулкие шаги. Баста шел по центральному проходу, неся канистру с бензином. Кокерель и Плосконос неохотно потеснились, когда он проходил мимо них.

– А-а, Сажерук опять играет со своим лучшим другом? – спросил он, поднимаясь по ступенькам.

Сажерук опустил спичку и выпрямился.

– Вот, – сказал Баста и поставил перед ним канистру с бензином. – Еще поиграй. Разложи нам огонь, ты ведь это страшно любишь делать.

Сажерук выбросил догоревшую спичку и зажег новую.

– А ты? – спросил он негромко, поднося зажженную спичку к лицу Басты. – Ты ведь его боишься, не правда ли?

Баста выбил спичку из его руки.

– О, не надо было этого делать! – сказал Сажерук. – Это приносит несчастье. Ты же знаешь, как обидчив огонь.

На мгновение Мегги показалось, что Баста сейчас ударит его. Но казалось, что-то хранило Сажерука. Может быть, и правда огонь.

– Твое счастье, что я только что почистил свой нож! – прошипел Баста. – Но еще одна такая шутка – и я добавлю парочку новых узоров на твою отвратную морду, а из твоей куницы прикажу сделать воротник.

Гвин угрожающе цокнул и прижался к шее хозяина. Сажерук подобрал сгоревшие спички и сунул их в коробок.

– Да, это тебе точно понравилось бы, – сказал он, не глядя на Басту. – А зачем мне нужно разложить огонь?

– Зачем? Делай, что велено! А мы уж позаботимся о том, чтобы его прокормить. Но устрой так, чтобы он был велик и прожорлив, не то что те ручные огоньки, с которыми ты так любишь играть.

Сажерук взял канистру и медленно пошел вниз по ступенькам. Он остановился у ржавых бочек, когда двери в церковь раскрылись во второй раз.

Мегги обернулась на скрип тяжелых деревянных дверей и увидела, как между красными колоннами появился Каприкорн. По пути он мельком взглянул на свое изображение и быстро пошел по проходу. На нем был красный костюм, такой же красный, как стены церкви, и лишь рубашка да перо, торчавшее в петлице, были черные. За ним следовало полдюжины его людей – как грачи за попугаем. Их шаги гулко раздавались под сводами храма.

Мегги схватила Мо за руку.

– Ах, наши гости уже здесь, – сказал Каприкорн, остановившись. – Хорошо ли почивал, Волшебный Язык? – У него были странные, мягко очерченные, почти женские губы и такие же блеклые, как все его лицо. Во время разговора он то и дело проводил по ним мизинцем, как будто пытаясь потуже стянуть их. – Ну, разве не мило с моей стороны позволить привести тебе твою малышку уже вчера вечером? Сначала я хотел передать ее тебе сегодня, сюрпризом, но потом сказал себе: Каприкорн, в конце концов, ты кое-что должен девочке, она ведь совершенно добровольно принесла тебе то, что ты давно ищешь.

В руке он держал «Чернильное сердце». Мегги увидела, как остановился на книге взгляд Мо. Каприкорн был высок, но Мо был на несколько сантиметров выше. Каприкорн насторожился и выпрямился во весь рост, как будто от этого их разница в росте могла пропасть.

– Позволь Элинор и моей дочери поехать домой, – сказал Мо. – Дай им уехать, и я прочту тебе все, что захочешь, но сначала дай им возможность уйти.

О чем он говорил? Мегги посмотрела на него невидящим взглядом.

– Нет! – сказала она. – Нет, Мо, я не хочу уходить!

Но на нее никто не обращал внимания.

– Дать им уйти? – Каприкорн повернулся к своим подручным: – Вы слышали? Почему я должен сделать такую грандиозную глупость – сейчас, когда она уже тут? – Все захохотали, а Каприкорн повернулся к Мо. – Ты знаешь не хуже меня, что прямо сейчас начнешь делать все, что я велю, – сказал он. – Теперь, когда она здесь, ты не станешь больше упрямиться и лишать нас демонстрации своего искусства.

Мо так крепко сжал руку Мегги, что ей стало больно.