Черно-белая история

Шахматы — единственное средство, пришедшее в мою многострадальную голову, которое смогло бы удержать мои мысли подальше от Лары. Устал я от них. Они, словно старая патефонная пластинка, которая снова и снова проигрывает одну и ту же мелодию, царапая диск иглой, скребли мою уставшую душу. Словно стая голодных крыс, впивались в мою память и, повизгивая от нетерпения, тащили ее к печальному финалу — моему вчерашнему фиаско.

Лекарства, которыми меня накачали вчера в «скорой», а затем в больнице, на время притупили боль, выстроив барьер между мной и моими проблемами. Но сегодня днем эта боль вернулась с новой силой. Сейчас у меня есть шахматы, но что будет ночью? Когда спасительных фигур уже не будет перед глазами, и я останусь один на один со своими воспоминаниями.

Я смотрю на наручные часы (спасибо, хоть их не отобрали вместе с телефоном!) — 20:35. Вот уже 27 с половиной часов я не думаю о Ларе — именно столько прошло с момента, когда я пришел в себя на том злополучном мосту. Откуда мне было знать, что за этим мостом уже не одно столетие тянется дурная слава. Что когда-то давно в этом месте на берегу реки располагалось языческое капище. Что здесь сводят счеты с жизнью несчастные горемыки вроде меня. И откуда я мог знать, что сердобольный прохожий привяжется ко мне, а другие не менее отзывчивые и неравнодушные жители города вызовут «скорую», ибо парень не только решил покончить с жизнью, но еще и разговаривает со своими голосами в голове? Более того, орет на них. А когда не орет, то, словно сурок, впадает в спячку.

Но я же не собирался кончать с собой… Или все же собирался?.. Не помню.

Голоса замолчали, оставив меня в покое, но я-то знал, что это временно. На самом деле они никуда не убрались из моей головы. Они просто вышли, с обидой прикрыв за собой дверь — их старания не оценили по достоинству — и затаились с другой стороны, готовые вернуться по первому зову.

Вот вам! Я мысленно сделал непристойный жест.

Так что сейчас моя голова была наполнена гулкой пустотой, в которую словно пронырливые насекомые так и норовили заползти мысли о Ларе. И я гнал их прочь. Хотя бы вот этой ладьей.

Я дотронулся до гладкого, покатого бока фигуры.

Нет. Пожалуй, лучше сделать ход слоном. Или все же ладьей?

Задумавшись, я откидываюсь на спинку стула.

Справа за соседним столом черноволосая девчонка рисует, ожесточенно черкая на бумажном листке. Карандаш скрипит и рвет бумагу, мелькают колючие локти, обтянутые темной водолазкой. Длинные спутанные пряди, словно черные лианы, свешиваются на лицо и лезут ей в глаза. Резким движением она отбрасывает волосы назад, на мгновение появляется острый подбородок, а затем ее лицо опять пропадает под черной ниспадающей волной.

Мне становится интересно. Я щурюсь, пытаясь разглядеть ее рисунок, но вижу лишь паутину линий, в которой смутно угадывается чье-то лицо. Или это просто шалости моей фантазии и там никого нет? И почему это лицо кажется мне знакомым? Не знаю. Но это точно не Лара, чей образ мог бы преследовать меня даже с чистой тетрадной страницы в линейку.

Скашиваю глаза налево. Стриженый под ноль парень в спортивном костюме, высунув от усердия язык, выкладывает на столе узор или мозаику. Делает это он весьма своеобразно — долго смотрит на сваленные в кучу клочки картона, гипнотизируя их взглядом, затем закрывает глаза и запускает руку в самую середину кучи. Не глядя, быстро выхватывает один кусочек и точно так же, не открывая глаз, кладет его на подложку. Хочется спросить, откуда он знает, в какое место нужно положить взятый элемент, но я молчу.

Я вновь вытягиваю шею и прищуриваюсь, но вижу только бессмысленную мешанину цветов. Но и сам автор, похоже, недоволен своим творением. Он досадливо морщится и бормочет себе под нос проклятия. А что он хотел получить?

Этот парень напомнил мне Кая из сказки про Снежную королеву. Кай выкладывал слово вечность — Ewigkeit, а что выкладывает данный персонаж?

Давлю в себе желание спросить его об этом — меня предупредили, чтобы я не пытался ни с кем заговаривать, ни к кому не лез со своим вниманием и вообще сидел тихо. «Можешь заниматься любым делом, только молча. У нас не принято знакомиться, отвлекать, беспокоить», — сказали мне, перед тем как привести сюда.

Ладно. Не буду знакомиться, отвлекать, беспокоить. Буду сам с собой играть в шахматы.

Я перевожу взгляд на доску и делаю новый ход. Очередная фигура занимает новую клетку на шахматной доске. А затем, не удержавшись, вновь оглядываюсь по сторонам.

Здесь только дети и подростки, многие моего возраста, но есть и гораздо младше. Девочка лет семи-восьми сосредоточенно скручивает из проволоки странную скособоченную фигуру. Рыжеволосый парень, почти мой ровесник, читает старинную книгу, делая пометки маркером прямо на страницах раритета. Твердый переплет с медными наугольниками, обтянутый телячьей кожей, пожелтевший от времени пергамент страниц, покрытый витиеватыми надписями… Да от этого фолианта любой антиквар пришел бы в экстаз! А затем в ужас — от ядовито-зеленых полос, оставляемых на страницах столь странным читателем.