— Да, о ней. Я много знаю о тебе.
— Но как?..
— Прежде всего, сядь.
Продолжил он только после того, как я уселся в огромное кожаное кресло перед его столом, точно такое же, как то, в котором сидел он сам.
— Минералка? Сок?
— Нет, спасибо.
Пить мне хотелось, но я понимал, что как только приму пищу… а хоть бы и воду — неважно, из его рук, то не смогу противиться ему. Это все равно, как приручить дикое животное, покормив его.
— Тогда твое здоровье.
Граветт наливает себе в стакан какую-то темную жидкость из хрустального графина. По комнате распространяется приятный запах можжевельника и еще чего-то неуловимо знакомого.
— Я хочу уйти отсюда.
— Сожалею, но это невозможно.
— Что если я расскажу властям о том, что вы здесь творите? Занимаетесь незаконными опытами над детьми.
— Думаешь, ваши власти не в курсе, чем мы здесь занимаемся? Я удивлен твоей наивности.
— Вы не имеете права насильно удерживать меня здесь!
— И тут ты не прав. Имею. Твоя мать подписала все бумаги, дала согласие на экспериментальное лечение. Каждый день мы отправляем ей отчет о состоянии твоего здоровья. Она довольна и благодарна.
— Я вам не верю.
— Если хочешь, могу показать документы.
Он дьявольски терпелив со мной.
— Все равно не верю, — бормочу я. — Вы ее обманули.
— Неужели? — черная бровь вопросительно выгибается вверх. — И в чем же? Физически ты абсолютно здоров — сегодня тебя обследовали, твоей нарколепсией занимаются доктор Шульц и профессор Бронштейн, это лучшие специалисты в своей области…
— Кстати, по поводу этой вашей Шульц, — перебиваю я вальяжное разглагольствование господина Г. — Я не хочу, чтобы из меня делали подопытного кролика. А такого хамского поведения даже наша завуч себе не позволяет.
— Хм… Последние десять лет доктор Шульц работала в отдаленной лаборатории в Африке, в основном… э-э-э… с животными. Она отвыкла от общества, тем более от детского. Только между нами, — Черный Костюм доверительно наклоняется ко мне. — С детьми она вообще никогда не умела обращаться. Но это не отнимает ее заслуг как блестящего ученого. Ты в хороших руках.
— А как же слова профессора о том, что эти ваши эксперименты вредны для здоровья? Он мне про собачек рассказывал, которые умерли от таких вот безопасных в кавычках опытов.
— Твоему здоровью ничто не угрожает. За тобой постоянно наблюдают. При малейших отклонениях от нормы назначат лечение, ограничат сеансы вплоть до их прекращения.
— Ну да, ну да. Не угрожает. До тех пор, пока не превращусь в зомби. Спасибо. Насмотрелся по вечерам. Им тоже ничего не угрожало?
— То есть, по-твоему, совершенно здоровых детей без каких-либо психических отклонений мы превращаем в умственно-неполноценных? — Граветт деланно изумляется. — И совершаем это исключительно из удовольствия или псевдонаучного интереса? Так? Это серьезное обвинение. Но ведь ты не знаешь, в каком состоянии эти пациенты прибыли к нам.
— Хотите сказать, что еще хуже? И никто из них никогда не разговаривал? Не жил нормальной жизнью? А как же… — начал я и осекся.
Чуть не проговорился! Ведь если бы я назвал Берта, то Черный Костюм имел право тут же задать резонный вопрос: а откуда, собственно, ты знаешь, что когда-то он был другим? Кто тебе рассказал? Но он, слава богам Варкрафта, ничего не заметил.
Граветт достал из внутреннего кармашка часы и едва заметно сморщился, взглянув на циферблат.
— Наша беседа затянулась чуть дольше, чем я рассчитывал, — произнес он, убирая часы обратно. — Но разговор с тобой важнее. Тем более, что ты так и не задал самый главный для себя вопрос. Итак, давай по порядку. Бертенев Петр Васильевич.
— Кто это?
— Ты разве не его имел в виду? — брови господина Г нарочито изумленно взлетают вверх. — Это тот мальчик, что по вечерам складывает пазл. Он действительно поступил к нам… хм… в несколько лучшем состоянии, чем пребывает сейчас.
— Ну вот, сами признались!.. — вырывается у меня.
Граветт игнорирует мою эскападу.
— Петр поступил к нам четыре месяца назад, — говорит он. — У него крайне непростая, вернее даже таинственная биография. Тебе интересно?
Я небрежно дергаю плечом — не показывать же ему, что мне до чертиков любопытно.
Черный Костюм давит в зародыше едва промелькнувшую улыбку, достает из инкрустированного ящичка сигару и вопросительно смотрит на меня. Я вновь пожимаю плечами. По кабинету ползет дымок, распространяя приятный аромат древесины с легким подтекстом шоколада, а следом за дымом начинается рассказ.
…Его обнаружили на шоссе где-то в российской глубинке. Вокруг были лишь непроходимые леса, до ближайшего города оставались многие сотни километров. Видимо, кто-то высадил мальчика посередине дороги и уехал. А иначе откуда ему там взяться?
На вид найденышу было лет восемь. Он был странно одет, не понимал, где находится, и не говорил по-русски. Да и вообще не говорил ни на одном из известных языков. Мальчик казался вполне здоровым и хорошо развитым, но очень уж он при этом был грязен и худ. Похоже, в последнее время ему пришлось несладко.