Черно-белая история

Он оказывался в красивом парке, где на залитой солнцем скамейке его ждала улыбающаяся мама. Они гуляли и разговаривали о всякой всячине. Играли в пятнашки, бегая по ярко-зеленой траве и прячась за пышными кустами с большими белыми цветами. Купались в речке или озере — он так и не понял, чем являлась эта обширная водная гладь. Иногда им встречались другие люди — всегда улыбчивые и доброжелательные. Но, главное, в этом мире всегда была мама. Когда наступало время прощаться, мама целовала Ярика в лоб и грустно улыбалась. Ярик часто спрашивал ее, нельзя ли ему здесь остаться навсегда. Но мама качала головой, и он возвращался в ненавистный мир жестокости и лишений.

Ярик забросил книги и учебу, растолстел, его вообще ничего не интересовало, он только и ждал, когда сможет оказаться «там».

Когда об этих отлучках «в сказку» узнали в детдоме, то тут же решили избавиться от странного ребенка. Заручившись поддержкой обеих бабушек, Ярика поместили в клинику, откуда его и забрал господин Граветт.

— Я уже почти год тут, — закончил Ярик свое повествование.

— В детском доме было настолько плохо? — спросил я.

— Я почти ничего не помню, — взъерошил волосы мальчик. — Мне объяснили, да и сам нашел в Интернете — у меня сработал механизм вытеснения. Это когда с ребенком происходят настолько страшные события, что мозг отказывается их воспринимать и замещает приятными воспоминаниями.

— Неужели совсем ничего не помнишь? — удивился я.

Ярик засопел и нехотя пробурчал:

— Посвящение помню.

— Расскажи, — попросил я.

Мальчик вновь засопел. Мне показалось, что он ищет предлог, чтобы отказаться — так долго он молчал — но он вдруг заговорил.

В детский дом Ярик попал зимой. Старожилы новичка не приняли — слишком уж он отличался от них. Его обижали, задирали, придумывали всевозможные унизительные каверзы. Ярик молча терпел, справедливо полагая, что когда-нибудь местной шпане надоест бить в пустые ворота. И такой день наступил — в летнем лагере. Именно тогда детдомовские авторитеты предложили новичку пройти испытание. Если пройдешь, станешь одним из нас, сказали ему.

Ярик понимал, такой шанс упускать нельзя, каким бы ни было это испытание. Если он не выдержит, то навсегда останется изгоем.

«Что за испытание?», — спросил он.

Ухмылки прорезали лица мальчишек.

«В полночь пробраться в особняк Дракулы и пробыть там час», — ехидно улыбаясь, ответили ему.

Особняк Дракулы — так детдомовцы называли старый заколоченный деревянный дом неподалеку от лагеря. Перед сном, дети рассказывали про него всякие страшилки. К примеру, что бывший хозяин этого дома зарубил жену топором, после чего повесился. Что теперь там живет приведение. Что хозяин дома оживает после полуночи и рыскает по ночам в поисках новых жертв. В другом варианте этой истории сначала хозяин дома замучил в подвале несколько человек, а уже потом его убила жена. Конечно, Ярик не верил в эту чепуху, поэтому легко согласился. Впрочем, он согласился бы в любом случае.

Ночью, подсвечивая фонариком дорогу, мальчик отправился в заброшенный дом. За ним по пятам следовали детдомовцы.

Входная дверь, как и предполагалось, была заперта, окна наглухо забиты досками. Мальчик уже собирался облегченно выдохнуть — пробраться в дом не представляло никакой возможности, но ребята решительно потащили его к черному входу. Они быстро раздвинули доски у заднего окна — кто-то заранее позаботился выдернуть гвозди — и подтолкнули его: «Залезай».

Неуклюже спрыгнув с подоконника внутрь, Ярик оказался в полной темноте — доски поставили на место, а фонарик у него отобрали еще раньше. Он сделал осторожный шаг вперед и прислушался. Пахло плесенью и чем-то затхлым. В доме раздавались шорохи, поскрипывали половицы, слышались попискивания. Это мыши и старые доски, успокаивал себя мальчик. В любом старом заброшенном доме должны быть мыши.

Постепенно глаза привыкли к сумраку, и из темноты проступили очертания предметов. Ярик осторожно протянул руку вперед, и она коснулась чего-то мягкого. Паутина. Она была везде — на спинке стула, на столе, на дверце старого рассохшегося шкафа.

Чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, мальчик сел на стул и начал считать. Час — это совсем немного. Надо всего лишь досчитать до трех тысяч шестисот. А потом в окне должен появиться спасительный свет фонарика. Они обещали.

Сто пятьдесят шесть. Поскрипывания половиц стали громче.

Четыреста тридцать восемь. В доме раздались чьи-то шаги.

Пятьсот восемьдесят восемь. Ох!.. Пятьсот восемьдесят восемь уже было…

Явственно слышались чье-то бормотание и всхлипы. Ярик гнал от себя ужасные картины, которые рисовало его испуганное воображение, — мертвецы с отваливающимися кусками гниющей плоти, скелеты, протягивающие к нему свои руки, привидения, завидующие живым.

Восемьсот шестьдесят шесть…

И вдруг раздался треск, а затем чей-то слабый голос простонал: «Помогите, пожалуйста, помогите».

Ярик зажимал уши, гоня от себя стоны и завывания.

Восемьсот девяносто два…

Девятьсот тридцать пять…

А потом он ушел в другой мир к маме.